Но Ленин знал цену такой публицистике и легко менял гнев на милость, если недавний оппонент превращался в политического союзника. Люди, которых он бранил, оставались его ближайшими соратниками, помощниками и личными друзьями. Он все-таки был человеком XIX века. Он мог с легкостью рассуждать о необходимости расстреливать тех, кого считал врагами советской власти, но споры и политические разногласия не считал поводом для вражды и репрессий.

Об этом на июльском 1928 года пленуме ЦК заговорил председатель ЦИК СССР Михаил Иванович Калинин:

— Тот, кто из вас часто имел дело с Владимиром Ильичом и куда-нибудь уезжал, где дело нужно было делать, где были плохие обстоятельства, люди что-нибудь плохо сделали, — тот знает, как Ленин, например, говорил: поезжайте и расстреляйте там, расстреляйте их. Так и говорил: расстреляйте! Если бы вы его не знали, так у вас была бы уверенность, что действительно нужно было расстрелять этих людей. Буквально можно было понять именно так. Но если бы человек поехал и в точности исполнил поручение…

У сидевшего рядом Анастаса Ивановича Микояна, наркома внутренней и внешней торговли, вырвалось:

— Его бы тоже могли расстрелять.

Калинин закончил более мягко:

— Это было бы абсолютное извращение поручения Владимира Ильича…

В 1917 году Троцкий присоединился к большевикам, считая, что прежние разногласия не имеют значения. Он полностью поддержал Ленина, и дальше они шли вместе. На заседании Петроградского комитета партии сразу после революции Ленин сказал, что отныне нет лучшего большевика, чем Троцкий. Эту речь Ленина до перестройки не публиковали — именно из-за слов о Троцком.

В революционный год Лев Давидович оказался одной из самых заметных фигур в бурлящем Петрограде. Он отсидел в царских тюрьмах четыре года, еще два года был в ссылке. Дважды бежал из Сибири. Это прибавляло ему авторитета в дискуссиях. Он был фантастически умелым оратором. Его выступления буквально завораживали.

«Троцкий в истории нашей партии явился несколько неожиданно и сразу с блеском, — так Луначарский начинает свой очерк о председателе Реввоенсовета, написанный в 1919 году. — Я считаю Троцкого едва ли не самым крупным оратором нашего времени.

Эффектная наружность, красивая широкая жестикуляция, могучий ритм речи, громкий, совершенно не устающий голос, замечательная складность, литературность фразы, богатство образов, жгучая ирония, парящий пафос, совершенно исключительная, поистине железная по своей ясности логика — вот достоинства речи Троцкого…

Я видел Троцкого говорящим по два с половиной — три часа перед совершенно безмолвной, стоящей притом же на ногах аудиторией, которая как зачарованная слушала этот огромный политический трактат».

Иван Куторга, активист партии кадетов, оставивший воспоминания об ораторах 1917 года, писал о Троцком:

«На крестьянском съезде он выступал среди предельно враждебной ему аудитории. Казалось, большевистский оратор не сможет сказать ни единого слова. И действительно, вначале оборончески и эсеровски настроенные делегаты прерывали Троцкого на каждом слове. Через несколько минут своей находчивостью и страстностью Троцкий победил аудиторию настолько, что заставил себя слушать. А окончив речь, он даже услышал аплодисменты».

В те годы проявился и публицистический талант Троцкого, весьма литературно одаренного. Блистательный социолог Питирим Сорокин, в те месяцы принимавший активное участие в политической жизни, вспоминал не без удовольствия:

«Великолепны были саркастические статьи Троцкого, в которых он бичевал и осмеивал своих оппонентов, в том числе и меня. Отличная сатира».

Но Троцкий блистал не только на митингах. У него был организаторский дар. Это проявилось еще в первую русскую революцию. В октябре 1905 года председателем Петербургского Совета рабочих депутатов избрали адвоката-меньшевика Петра Алексеевича Хрусталева (настоящее имя — Георгий Степанович Носарь, партийный псевдоним Ю. Переяславский).

Хрусталев-Носарь начинал революционную деятельность, еще будучи студентом Петербургского университета вместе с эсером-боевиком Борисом Викторовичем Савинковым, потом примыкал к меньшевикам.

«Роль Хрусталева-Носаря, — вспоминал художник Юрий Анненков, — была в той революции значительной, и его прозвали даже «вторым премьером». Как известно, премьером (председателем Совета министров) тогда был граф С.Ю. Витте.

Мне запомнился посвященный им обоим шутливый куплет, бывший популярным среди петербургской публики:

У графа Витте нос был скомканный и в профиль был незаметен, как у гоголевского майора Ковалева».

Но очень быстро в Петербургском Совете главной фигурой стал Лев Троцкий. Анатолий Васильевич Луначарский, будущий нарком просвещения, вспоминал потом, как кто-то сказал в присутствии Ленина:

— Звезда Хрусталева закатывается, и сейчас сильный человек в Совете — Троцкий.

Ленин как будто омрачился на мгновение, а потом сказал:

— Что ж, Троцкий заслужил это своей неустанной и яркой работой.

После ареста в ноябре Носаря-Хрусталева председателем Петросовета избрали Троцкого. Впрочем, скоро арестовали и самого Льва Давидовича. Ни допросы, ни камера его не испугали. На суде он вел себя очень смело.

«Популярность Троцкого среди петербургского пролетариата, — продолжает Луначарский, — ко времени ареста была очень велика… Я должен сказать, что Троцкий из всех социал-демократических вождей 1905–1906 гг., несомненно, показал себя, несмотря на свою молодость, наиболее подготовленным, меньше всего на нем было печати некоторой эмигрантской узости, которая, как я уже сказал, мешала в то время даже Ленину; он больше других чувствовал, что такое государственная борьба. И вышел он из революции с наибольшим приобретением в смысле популярности: ни Ленин, ни Мартов не выиграли, в сущности, ничего. Плеханов очень много проиграл… Троцкий же с тех пор стал в первый ряд».

Его предшественника Петра Алексеевича Хрусталева-Носаря после первой революции сослали в Сибирь. Он бежал из ссылки, интерес к революционной деятельности утратил. После Февральской революции перебрался на Украину. Власти большевиков не принял. Летом 1919 года его расстреляли в родном городе Переяславле.

Обстоятельства смерти Хрусталева-Носаря описал в ноябре 1935 года в письме, отправленном в Институт Маркса- Энгельса — Ленина, А.В. Яновский, который трудился тогда в политотделе свиносовхоза «Социалистический реконструктор» в Одесской области:

«По постановлению уездного ревкома Переяславщины была послана в монастырь комиссия по отбору помещения для госпиталя. В комиссию вошли русские и один врач еврей Шефтель.

Монахи пустили слух, что пришли «жиды-коммунисты отбирать ключи от церквей». Это было подхвачено Волковым, фельдшером. Этот Волков стал вести агитацию насчет погрома евреев и собрал народ. Тут же оказался и Хрусталев-Носарь и стал руководить этим делом. Когда вышли красноармейцы, он начал их агитировать, мол, вы — подчиняетесь «жидам-коммунистам», которые вам сядут на шею. Но все-таки парторганизации удалось предотвратить этот погром.