– Париж, конечно, чистотой не отличается, но тут нечто особенное! – хмуро возмутился я, переступая через кучи мусора и нечистот на тротуаре.

– Смотрите, там телефонные будки развороченные, – уныло сказала Моника. – Остановка разбитая…

– Конфликт цивилизаций, что поделаешь! – снова усмехнулся старик. – Тем страшнее, что конфликт внутренний, скрытый. В этой стране старательно делают вид, что не замечают давних противоречий. Приличные парижане десятилетиями не заглядывают в эти места.

– Но мне кажется, в последнее время в СМИ было довольно много информации, связанной с бепорядками в арабских кварталах.

– Это вершина айсберга. Властям просто больше ничего не оставалось. Только в связи с Интифадой Клишису-Буа, когда беспорядки по всей Франции выплеснулись на улицы, власти вынуждены были начать реагировать, а продажные газетчики – писать об этом. Тем страшнее, что конфликт происходит внутри единого государства, глубже – внутри города, когда между разными системами координат – всего лишь десятки метров. Это не просто бунт иммигрантов, это симптом кризиса общества, в которое они уже вросли корнями.

– Ты, наверно, прав, – сказал я. – Ведь нечто похожее происходит и в других странах. У Германии проблемы с турецкой общиной, в Британии выходцы из Азии конфликтуют с мигрантами из Восточной Европы.

– Вот я и говорю, кризис носит глобальный характер, но это еще цветочки, – ответил Мориа.

Мы свернули с бульвара на узкую вонючую улицу. Вокруг полоскали в тазах белье укутанные в платки неулыбчивые восточные женщины, сливали тут же воду на асфальт, рядом прямо на улице мужчины жарили мясо. По грязным тротуарам носились и играли черноглазые дети.

Вдалеке я увидел магазин со знакомым названием «Тати». В толпе мелькали люди с большими розовыми пакетами в клетку.

– Этот магазин некогда пользовался большим успехом у моих соотечественников, – хмыкнул я, – и у местных бомжей, как я теперь знаю. Они там носки и трусы воруют.

На перекрестках молодые люди несколько раз предложили нам разные наркотики. Старик привычно отмахнулся от продавцов, как от назойливых мух.

– Многие только этим и могут заработать, – вздохнул Мориа.

– Может, пойдем отсюда? – жалостливо спросила Моника. – Я уже насмотрелась на арабов.

– Назад в Европу захотелось? – усмехнулся Мориа. – Сейчас зайдем в гости к одному моему старому другу. Поговорим малость. Выпьем по чашечке настоящего арабского кофе. А потом вернемся в цивилизацию.

Мы с Моникой переглянулись, удивленно уставились на старика и последовали за ним. В этот момент мы миновали очередной небольшой стихийный рынок, где продавалось все – от гнилых овощей до поддельных «дольчегаббан». Откуда-то пронзительно заголосил муэдзин.

– В той стороне мечеть, – уточнил Мориа.

– Ой, смотрите! – Моника с круглыми глазами показала на десятки мужчин, которые расстелили прямо на асфальте свои невесть откуда взявшиеся коврики и стали истово молиться.

– Это еще что! – сказал Мориа. – Мне доводилось видеть, как они перед своими праздниками на парижских улицах баранов режут.

– Ужас! – Моника вздрогнула.

– Такова реальность, – пожал плечами Мориа. – Можно закрывать глаза и делать вид, что ее нет. Но последствия все равно будут. Мы как раз пришли!

Мы подошли к небольшому кафе, откуда радостно размахивая руками и балаболя что-то на арабском, вывалился нам навстречу невысокий толстый мужик, напоминающий колобка.

– Мориа! – радостно завопил он.

– Халиль!

Араб со стариком обнялись как старые, добрые друзья. К моему удивлению, Мориа и Халиль обменялись несколькими фразами на арабском. Халиль жестом пригласил нас в кафе. Женщины в черном, больше похожие на безмолвные тени, через несколько минут принесли нам кофе в маленьких турках и восточные сладости. Еще через несколько минут стол ломился от маленьких закусок с неведомыми названиями. Потом подали суп и мясо.

– Для тебя и твоих друзей, дорогой гость! – перешел Халиль на французский.

– Спасибо. У тебя лучший кофе в Париже! – улыбнулся Мориа. – Как дела?

– Неплохо, – ответил араб. – Только флики к нам зачастили. Как бы беды опять не случилось.

– Флики? – переспросил я, вопросительно глядя на Мориа.

– Полицейские, – ответил он.

– Да, да! – закивал головой араб. – Мы тут как на пороховой бочке: в любой момент все взорваться может, если вдруг опять кого-то из наших ребят пристрелят. В прошлом году только в пригородах бунты были, каиды говорят, скоро могут быть по всему Парижу. Особенно алжирцы волнуются…

– Халиль – марокканец, – многозначительно уточнил Мориа.

– Для правительства и парижан мы – сплошная черная масса, – пожаловался Халиль. – А на самом деле мусульман много, и все мы очень разные. Нельзя говорить, что все настроены против французов. Я вот хочу просто спокойно жить в Париже на правах иммигранта, соблюдать свои традиции… и чтобы моя семья опасности не подвергалась…

Мы поели, поговорили, пришло время расставания. Мориа с Халилем еще раз крепко обнялись на прощание.

– Подождите! – сказал марокканец. – Я вас провожу. Не хочу, чтобы вы одни тут ходили. Мало ли что приключиться может. На соседней улице недавно опять полицейского убили. Вы к метро «Ля Шапель» или «Сталинград»?

Халиль действительно проводил нас до станции метро «Сталинград», спустился с нами на платформу и посадил в поезд.

– Все, теперь я спокоен! – откланялся он.

– Спасибо, брат!

Состав тронулся. Перегон шел над улицами, и мы еще раз сверху посмотрели на восточные кварталы Парижа.

– Сильное впечатление! – воскликнул я. – А откуда ты знаешь этого Халиля?

– Давняя история, – ответил Мориа. – Мы почти как братья.

– Но все-таки? – допытывался я.

– Однажды его жестоко избили на улице, причем свои же, арабы. Все шли мимо, и никто не останавливался. Думали, пьяный или обдолбанный марокканец лежит, кому есть дело? Я вызвал «скорую», повезли его куда-то на окраину, в больницу, куда нелегалов свозят. Выяснилось, нужно срочно делать переливание крови. У нас оказалась одна группа… Вот, собственно, и вся история. Он навещает меня иногда в моем лесу.

– У меня необычное состояние, – прервала молчание Моника. – Я видела разный Париж, но такой, как сегодня, никогда. Как будто левый берег, бульвары, Лувр и сады – это другая планета.

– А на самом деле все рядом и перетекает друг в друга, – продолжил Мориа. – Просто это иногда тяжело признать. Люди любят городить отличия. Хотя у всех есть душа и тело и Бог, создавший нас всех, французов, русских, цыган, арабов, един.

Повисла задумчивая пауза.

– Как вы смотрите на то, чтобы по контрасту теперь прогуляться по Марэ? – вдруг хитро улыбнулся старик.