Он решил было, что стал жертвой обстоятельств, но это не так.

Мы сами вызываем к жизни то, что с нами происходит.

19 часов 45 минут

Во Франции приблизительно столько же улиц Эскудье, сколько жителей. Это прямые улицы с одинаковыми домами из песчаника или оштукатуренного бетона, одинаковые садики, одинаковые ограды и одинаковые маркизы, купленные в одних и тех же магазинах. А вот и пятнадцатый дом. Песчаник, маркизы, чугунная литая решетка, садик — все как у всех.

Камиль несколько раз проехал мимо дома в обоих направлениях и на разной скорости. Во время его последнего проезда окошко на втором этаже неожиданно погасло. Дальше можно не продолжать.

Камиль оставил машину на другом конце улицы. На углу — мини-маркет, единственная торговая точка на квадратные километры пустыни. На пороге застыл араб лет тридцати, жующий жвачку, — он просто сбежал с полотна Хоппера.

Когда Камиль заглушает мотор, часы показывают девятнадцать часов тридцать пять минут. Он захлопывает дверцу. Бакалейщик поднимает в его направлении руку в знак приветствия, Камиль кивает в ответ и медленно направляется в сторону пятнадцатого дома. Одинаковые дома, с той лишь разницей, что в одном лает собака, не очень понимая, с какой целью она это делает, а в другом — на столбике ограды свернулся кот, который расстреливает вас взглядом. Фонари окрашивают тротуар в желтый неровный цвет, мусорные контейнеры вывезены на улицу, другие коты и кошки, те, у которых нет основного места жительства, начинают сражение за добычу.

Вот и пятнадцатый дом. Метрах в двенадцати от решетки — крыльцо дома. Направо — гараж с широкой закрытой дверью.

За то время, пока Камиль оставлял машину и шел к дому, успел погаснуть свет еще в одной комнате. Горят только два окна на первом этаже. Камиль нажимает на кнопку звонка. Днем он вполне бы мог сойти за торгового агента, который топчется у двери, сдавшись на волю владельцам дома. Дверь приоткрывается, появляется женщина. Из-за того, что женщина стоит против света, невозможно понять, какая она, но голос молодой.

— Вы к кому?

Как будто не знает, как будто световой балет в окнах не стал уже опознавательным знаком того, что его заметили, увидели, рассмотрели. Находись эта женщина перед ним в допросной, он сказал бы ей: лгать ты не умеешь, а поэтому недалеко пойдешь. Она оборачивается к кому-то в глубине дома, исчезает на мгновение и возвращается к Камилю:

— Я сейчас.

Спускается с крыльца. Молодая, но тяжелый живот висит, как у старухи, лицо слегка опухшее. Открывает калитку. «Шлюха самого низкого пошиба, лет в девятнадцать она уже…» — охарактеризовал ее Бюиссон.

Камиль не может сказать, сколько ей лет, но есть в ней что-то прекрасное — это страх, который сквозит в ее манере ходьбы, в том, как она, чуть скосив, опускает глаза. В ее страхе нет ничего покорного, все рассчитано, потому что это отважный страх, вызывающий, почти агрессивный; страх, который готов все вынести, и он впечатляет. Такая женщина без малейших колебаний может всадить вам в спину нож.

Она безмолвно удаляется, более не взглянув на него, и все в ней говорит о враждебности и решительности. Камиль пересекает крошечный дворик, поднимается по ступенькам, толкает чуть приоткрывшуюся дверь. Простой коридор с пустой вешалкой на стене. Справа — гостиная, и в нескольких метрах спиной к окну сидит ужасающе худой мужчина с ввалившимися, лихорадочно блестящими глазами. Хотя находится он в доме, на голове у него шерстяная шапка, натянутая на совершенно круглый череп. Лицо изможденное. Камиль тут же замечает, насколько они похожи с Арманом.

Между мужчинами с подобным опытом много такого, о чем не говорят, иначе это может прозвучать как оскорбление. Афнер прекрасно знает, кто такой Верховен, — полицейского такого роста невозможно не узнать. Ему также прекрасно известно, что, явись он его арестовывать, все было бы по-другому. Значит, здесь что-то другое. Что-то посложнее. Остается ждать и приглядываться.

За спиной Камиля женщина барабанит пальцами по руке — привычка ждать. «Ей, должно быть, нравится, когда ее бьют, иначе никак…»

Камиль остается неподвижно стоять в коридоре, зажатый между Афнером, сидящим прямо перед ним, и этой женщиной сзади. Гнетущая, вызывающая тишина подтверждает, что с этими людьми нужно держать ухо востро. Но она же подтверждает и то, что коротышка-полицейский — и смотреть-то не на что — принес с собой некий хаос, что в их привычной жизни может означать смерть.

— Нам нужно поговорить, — тихо произносит наконец Афнер.

Кому он это говорит? Камилю? Женщине? Или самому себе?

Камиль делает несколько шагов, не отводя от Афнера взгляда, приближается и застывает в двух метрах от кресла. В Афнере нет ничего дикого, о чем говорилось в его деле. Впрочем, часто можно констатировать, что, за исключением тех нескольких минут, когда подобные персонажи совершают наиболее агрессивные свои действия, налетчики, воры, гангстеры точно такие же люди, как и все остальные. Убийцы — это мы и я. Но в этом человеке есть нечто иное: болезнь, подкрадывающаяся к нему смерть. И тишина, тяжесть, в которой сконцентрированы все угрозы.

Камиль делает еще шаг в гостиную, которую слабым рассеянным светом освещает стоящий в углу комнаты торшер. Камиля совершенно не удивляет эта безвкусная гостиная с большим плоским экраном, накрытой шерстяным пледом тахтой, всевозможными безделушками и узорчатой клеенкой на круглом столе. Вкусы у серьезных бандитов точь-в-точь как у среднего класса.

Камиль не услышал, как женщина вышла из гостиной, на мгновение он представляет, что она сидит на лестнице с винтовкой. Афнер не встает со своего кресла и ждет, как будут развиваться события. Камиль впервые задается вопросом, вооружен ли он, — такая мысль не приходила ему в голову. Это, впрочем, совершенно безразлично, думает он, но на всякий случай не нужно резких движений.

Он достает из кармана мобильный, активирует его, находит фотографию Мальваля, делает шаг вперед и протягивает телефон Афнеру, который только поджимает губы, издает непонятный горловой звук, кивает, потом указывает Камилю на тахту. Камиль выбирает стул, придвигает его к себе, кладет шляпу на стол, теперь мужчины сидят лицом к лицу, как будто ждут, что их обслужат.

— Вас предупредили о моем визите…

— В каком-то смысле…

Логично. Тип, которому пришлось сообщить Бюиссону новую фамилию Афнера и его адрес, должен был обезопасить себя. Что, впрочем, ничего не меняет.

— Я перехожу к сути? — предлагает Камиль.

В это время где-то в доме раздается пронзительный крик, и на сей раз прямо у них над головой звучат торопливые женские шаги и приглушенный голос. Камиль не может сразу понять, усложнит или облегчит это новое обстоятельство дело. Он указывает на потолок:

— Сколько лет?

— Полгода.

— Мальчик?

— Девочка.

Кто-то на его месте спросил бы, как девочку зовут, но ситуация к тому мало располагает.