— Вот и доездилась. Иван Иванович вчерась ввечеру заехал, от гордости да спеси разговорился, что мало народ на государыню дивился — больше зрелищем развлекался, того уразуметь не мог, что все это к восхвалению совершенства новой монархии.

— Даже так?

…Сие, может быть, заставит меня изменить намерения мои касательно путешествия, а также и сестры моей. Наконец, я остался бы при дворе, уговариваемый многими лицами. Ваше сиятельство, можете быть уверены, что даже в то время не выпрашивал я почестей, ни чинов, ни богатств. Я отказался от места вице-канцлера [1758], от поместьев, чему много есть свидетелей, и особливо Гудович, в присутствии которого я на коленях просил у него [императора Петра III — Н.М.] милости — уволить меня от всяких знаков его благоволения. Приверженность моя к ее императорскому величеству ныне славно царствующей государыни должна быть известна всем лицам, с коими я веду знакомство. Ваше сиятельство, сами можете подтвердить это: я даже отваживался на некоторые меры в ее пользу, и некоторые лица подтвердят это. В течение прежнего царствования видел я, что дела идут в ущерб общественному благу. Я не молчал. Слова мои были передаваемы. Со мною стали обращаться холоднее, и я изменил свое поведение. Напоследок я стал удаляться не только от двора, но и от его особы. Случай представился к тому. По словам покойного императора, прусский король писал ему, что все лица, которым он не вполне доверяет, не должны быть оставляемы близ его особы. Получив это письмо, он тотчас приказал Мельгунову сказать мне, что я должен последовать за ним, без особенной должности [в поход против Дании — Н.М.]. Вот история моей поездки, которую многие лица истолковывали бы иначе — обыкновенное горе, проистекающее от поверхностных суждений! Не буду излагать своих мыслей относительно всего этого зла, которое угрожало нашему отечеству: я имел случай обнаружить перед вашим сиятельством чувства мои и был бы счастлив, если бы вы то припомнили. Наконец, божеское милосердие, спасая наше отечество, даровало нам такую государыню, на какую лишь могли рассчитывать искреннейшие пожелания добрых подданных, добрых русских. Своим царствованием она обещает нам счастье, благоденствие и всевозможное добро. И в это августейшее царствование я один забыт! Вижу себя лишенным доверия, коим пользуются многие мне равные. Что сказать после этого, любезной мой господин? Что думает общество? Я не способен быть употребляем ни на какое дело, я не достоин благоволения кашей матери! По теперешнему судят и о прошедшем. Может быть, скажут, что я дурно служил усопшей императрице, что я дурно служил моему отечеству. Что делать…

И. И. Шувалов — Г. Г. Орлову. Петербург, 1763

— Вы положительно все свои государственные обязанности решили посвятить хлопотам свахи, мой дорогой канцлер. Сначала Григорий Орлов, теперь император Иоанн Антонович.

— Вы отвергли первый прожект, ваше императорское величество, хотя, должен признаться, я руководствовался в нем не только государственными интересами, но и интересами вашей личной жизни.

— Посланник Купидона! Вы меня развеселили, Алексей Петрович! Вы — и мысли о тихой семейной жизни!

— Я должен восстановить свою репутацию государственного чиновника и вашего покорнейшего слуги, государыня. Я никогда не имел в виду личных отношений моей монархини — это было бы чистейшим безрассудством с моей стороны. Мною руководили совсем иные соображения.

— И какие же?

— Орловых много, ваше величество, они отважны, преданы вам и на редкость дружны между собой. Они могли бы послужить каждому монарху превосходной и надежной опорой в его нелегкой жизни, тогда как любая ссора, недопонимание, обида способны превратить опору во вражеское оружие. Чувствуя себя увереннее, они бы с еще большим рвением действовали в ваших интересах.

— Иными словами, вы имели в виду на всю жизнь обречь свою обожаемую монархиню на касту Орловых. Что же заставило вас отказаться от подобных соображений и притом так быстро?

— Ваше императорское величество, события после вашего счастливого и благословенного для России прихода к власти показали, насколько преданы вам ваши подданные.

— И следовательно?

— И следовательно, возникают иные масштабы заботы об укреплении престола уже в пределах, выходящих за границы России.

— Несчастный сумасшедший и международные вопросы? Вы не преувеличиваете, канцлер? Любому человеку достаточно бросить один взгляд на так называемого императора, чтобы убедиться — он совершенно неспособен к царствованию.

— Это не так уж и убедительно, ваше императорское величество. Современники утверждали, что в подобном состоянии находился государь Федор Иоаннович. Он иногда переставал узнавать окружающих, забывал их имена. Его главным развлечением было звонить в колокола, отрубать петухам головы и мазать теплой их кровью лицо и шею. Единственным не изменяющим ему проблеском сознания оставалась только его супруга — царица Ирина Годунова. Но ведь историки с полным почтением пишут о правлении благочестивейшего и благословенного царя.

— И вы решили предложить мне роль Ирины Годуновой?

— Ни в коем случае, ваше величество. Годунова не имела отношения к царскому роду.

— Как и я к царствующему российскому дому.

— Но к иному царствующему дому, а это огромная разница. Главное же, в России остается вопрос существования двух ветвей потомков царя Алексея Михайловича. Этим пользовались и могут пользоваться в будущем разные интриганы из России и всей Европы. Ваш брак с Иоанном Антоновичем положил бы конец подобным возможностям и никак не сказался бы на полноте вашей власти в государстве.

— Вы забываете, у Иоанна Антоновича есть еще два брата и у них те же права на престол, что и у него.

— С той существенной разницей, что объявленным императором является он один.

— Вы заставили меня рассмотреть этого человека. Он ужасен. Связать себя с ним? О, нет!

— И все же сопоставьте, ваше императорское величество, все «за» и «против». Вам свойственно холодное логическое мышление. При жизни Иоанна Антоновича вы никогда не будете чувствовать себя спокойно.

— Хорошо, я подумаю над вашими словами, канцлер. А пока извините — мне предстоит обед в семейном кругу. Я не хочу опаздывать.

— Разрешите откланяться, государыня.

— Гриша, ты знал, что ко мне прошел Бестужев, и вполне мог бы заглянуть до обеда.

— Помочь тебе, государыня, избавиться от непрошеного советника. Виноват, Катенька, как есть виноват. Заговорились мы с Алексеем Григорьевичем, о свете белом позабыли.

— Государыня, вас снова навестил канцлер. Вы нуждались в его советах?

— Это ревность, Алексей Григорьевич?

— Что в ней плохого? Это естественное чувство верного слуги, которому мешают служить его сюзерену. Так вы не хотите нам с Гришей сказать, в чем опередил нас канцлер?