– Инге! – вмешалась Труде. – Ты вконец сконфузила бедную Фиону. Хватит дразниться. – Она улыбнулась Фионе. – Все в порядке, дорогая, не волнуйся.

Когда Труде произносила эти слова, на меня нахлынули воспоминания о том, какими близкими друзьями мы с Фионой были в детстве. Я мысленно нарисовал себе белый домик, где она жила, в двух шагах от нашей грязной узкой улочки в Вустершире, и словно увидел нас двоих, часами играющих под столом. Вспомнил, как порой приходил к ней огорченным и потерянным, и как умела она меня утешить, заставить забыть о неприятном. Осознав, что именно эта, дорогая мне дружеская связь, сейчас, при мне, подвергается осмеянию, я вскипел – и, хотя Инге вновь заговорила, решил более ни секунды не терпеть создавшегося положения. Дабы не повторять своей прежней ошибки, когда я замешкался и промолчал, я решительно наклонился вперед, собираясь прервать Инге, смело объявить, кто я есть, и вновь выпрямиться, в то время как дамы будут оправляться от шока. К несчастью, при всей твердости моих намерений, я не смог извлечь из себя ничего, кроме сдавленного хрипа – достаточно громкого, однако, чтобы Инге замолчала и все три женщины обернулись и уставились на меня. Последовала неловкая пауза, но тут Фиона, дабы прикрыть мое замешательство, разразилась речью (без сомнения, тут дала себя знать ее старая привычка за меня заступаться):

– Слушайте, вы, вам обеим совершенно невдомек, что вы сели в галошу! Не понимаете? Нет, куда вам догадаться, что вы самым дурацким образом выставили себя на посмешище. Очень на вас похоже! Ну что ж, послушайте, что я собиралась вам рассказать с самого начала, и судите сами, гусыни вы или нет!

Повернувшись ко мне, Фиона вздернула подбородок. Инге и Труде, ничего не понимая, тоже устремили взгляды на меня. Я предпринял еще одну отчаянную попытку назвать себя, однако, к своему ужасу, издал хрипение более громкое, но столь же невнятное, как и в прошлый раз. Охваченный паникой, я набрал в грудь воздуха и попытался снова что-то молвить. – хрип вышел только более продолжительным и натужным.

– Ради Бога, Труде, что она несет? – вопросила Инге. – Эта дрянь поднимает на нас голос? Как она посмела? Как ей только в голову пришло?

– Это моя вина, – отозвалась Труде. – Я ошиблась. Это мне вздумалось пригласить ее в нашу компанию. Хорошо еще, она разоблачила себя до того, как прибыли родители мистера Райдера. Она завидует – в этом все дело. Завидует, что мы познакомились с мистером Райдером. В то время как ее нелепые россказни…

– С какой стати вы говорите, что познакомились с ним? – взорвалась Фиона. – Сами же сказали, что ничего подобного…

– Ты прекрасно знаешь, что знакомство практически состоялось! Правда, Труде? Мы имеем полное право утверждать, что были представлены мистеру Райдеру. И тебе, Фиона, придется это проглотить…

– Если так, – Фиона почти сорвалась на крик, – то что вы скажете на это? – Словно объявляя на сцене наиболее эффектный выход, она вскинула руку и указала на меня. Я снова сделал все от меня зависящее, дабы ее не подвести. Питаемое растущей злостью и раздражением, из моей груди вырвалось еще более громкое мычание: от усилий подо мной затряслась софа.

– Что это с твоим приятелем? – спросила Инге, внезапно заметившая меня. Труде, однако, по-прежнему не смотрела в мою сторону.

– И зачем я только тебя слушала? – зло сказала она, обращаясь к Фионе. – С самого начала было ясно, что ты лгунья. А мы позволяли нашим детям играть с твоим сопливым отродьем! Тоже, небось, врут через слово и наших детей научили говорить неправду. А твоя вчерашняя вечеринка – ну и потеха! Надо ж додуматься так разукрасить квартиру! Курам на смех! Мы все надорвали себе животы сегодня утром…

– Почему ты мне не поможешь? – Внезапно Фиона в первый раз обратилась непосредственно ко мне. – В чем дело, почему ты словно воды в рот набрал?

Собственно, все это время я пытался что-нибудь из себя выдавить. Как раз в тот миг, когда Фиона повернулась ко мне, я случайно увидел себя в зеркале, которое висело на противоположной стене. Я обнаружил, что лицо мое стянулось чуть ли не в поросячий пятачок и ярко пылает, а притиснутые к груди кулаки трясутся вместе со всем туловищем. Это зрелище деморализовало меня окончательно – и я, тяжело дыша, снова осел в углу софы.

– Думаю, Фиона, дорогая, – промурлыкала Инге, – тебе и твоему другу пора восвояси. Кстати, этим вечером ты нам едва ли понадобишься.

– Об этом не может быть и речи! – выкрикнула Труде. – На нас теперь лежит ответственность. Особам с подмоченной репутацией в наших рядах делать нечего. Мы уже не просто кучка волонтеров. Нам поручена важная задача – и от недостойных нужно освобождаться.

Я видел, что на глазах у Фионы выступили слезы. Во взгляде, который она бросила на меня, читалась растущая горечь, и я подумал, что нужно бы все же назвать свое имя, но, вспомнив жалкую фигурку, только что увиденную в зеркале, я на это не решился. Я неуверенно встал и направился к выходу. Истощенный бесплодными усилиями, я вынужден был на пороге остановиться и опереться рукой о косяк. За спиной у меня по-прежнему звучали два возбужденных женских голоса. Среди прочего я услышал реплику Инге: «Приволочь к тебе в квартиру такого омерзительного типа!» Отчаянным броском я преодолел крохотную прихожую и, несколько секунд провозившись с запорами, выбрался наконец в коридор. Мне тут же сделалось лучше – и лестницы я достиг уже немного успокоенный.

По дороге вниз я посмотрел на часы и убедился, что сейчас самое время отправляться в галерею Карвинского. Конечно, вынужденный уйти в столь критическую минуту, я испытывал раскаяние, но, несомненно, главной моей заботой было не опаздать на главное событие этого вечера. Тем не менее я решил в самом ближайшем будущем заняться Фионой и помочь ей с ее неприятностями.

Когда я спустился наконец на нижний этаж, мне на глаза попалась висевшая на стене табличка с надписью «Парковка» и указателем. Миновав несколько чуланов, я добрался до выхода.

Я оказался на задворках дома, с противоположной от искусственного озера стороны. Вечернее солнце стояло уже низко. Передо мной расстилалась обширная лужайка, полого спускавшаяся к горизонту. Парковка представляла собой всего лишь прямоугольный участок той же лужайки, обнесенный забором как загон для скота на американских ранчо. Площадка не была забетонирована, но въезды и выезды уже почти полностью лишились своего зеленого покрова. Здесь хватило бы места приблизительно для полусотни машин, хотя в данную минуту их было не более семи-восьми – стоящих поодаль друг от друга; лучи заходящего солнца играли на их корпусах. На противоположной стороне парковки я увидел плотную даму и Бориса: они складывали груз в багажник «универсала». Двинувшись к ним, я заметил Софи, сидевшую впереди, в кресле для пассажира, и безучастно созерцавшую закат.

Когда я подошел, плотная дама стала закрывать багажник.

– Простите, – начал я. – Не знал, что у вас столько поклажи. Я бы помог, но…

– Все в порядке. Вот без этого помощника мне бы не обойтись. – Дама взъерошила Борису волосы и сказала ему: – Ни о чем не тревожься, ладно? Вас ждет замечательный вечер. Ей-богу. Она приготовила все, что ты любишь.