Ибн Хаукаль пишет, что русы в каганате особенно свирепо обрушивались на синагоги, мечети и церкви. Вряд ли последнее прошло мимо ушей нового цесаря. Впрочем, хватало пищи для размышлений и без этого. Тот же ибн Хаукаль сообщает, что после разорения хазар русы сразу обрушились на «Рум и Анатолус». Если путаник-араб не смешал опять восточный поход нашего героя с балканским, это может значить, что некоторые вожди из войска Святослава после разгрома Хазарии отправились «за зипунами» в малоазиатскую провинцию Анатолию. Другой араб, Яхья Антиохийский, говорит, что Русь и империя к этому времени уже находились в состоянии войны.

Впрочем, даже не конкретные нападения на северные берега Византии или крымские провинции были важны. Само отношение Святослава к христианству, известное в Константинополе от бежавших туда приверженцев его свергнутой матери, в глазах фанатичного христианина Фоки делало его врагом. Итак – враг, новый, сильный, молодой, очень талантливый полководец и наверняка безумно популярный. Что такое популярность полководца, выигравшего войну, Фока, на волне этой популярности влетевший на трон, тоже понимал хорошо.

То есть организовать заговор тоже не выйдет. Эх, ему бы нескольких наемников… из славянской Германии. Как отцу его. Так ведь не держит! Ни наемников, ни христиан! Нет. Бессмысленно сожалеть о том, чего нет.

Как не хватало сейчас полководцу Фоке данных о противнике! По старинке, по заветам Рожденного в Пурпуре тут ничего не поделаешь. Хазар больше нет, а пачинакиты, как ромеи называли печенегов, по слухам, вместе с русами громили хазарские города и теперь только что жертвы кровавые не кладут «большому вождю с севера».

Наверняка набожный Фока долго твердил молитвы бессонными ночами. Спал он, к великому неудовольствию женушки, не на роскошной императорской кровати, а на каменном полу туалетной комнаты, на походной скатке. Отчасти чтоб усмирять плоть, отчасти – по армейской привычке, отчасти – чтоб не поддаться столичной роскоши. И вымолил-таки решение.

В том же году в Константинополь приехало болгарское посольство. По придворной традиции, полагалось поднести послам дары для болгарского царского семейства. По той же традиции, подарки эти называли «данью» – в честь давних побед Аспаруха, Крума и Симеона Великого. От воинского могущества Болгарии давно не осталось и тени, соответственно, и «дань» приняла совершенно символический характер. Традиция, вежливый жест…

Когда время, положенное ритуалом аудиенции для вынесения подарков, давно минуло, а ими меж тем и не пахло, один из болгарских бояр имел неосторожность полюбопытствовать у цесаря, что там случилось с «данью». И тут началось…

Всегда более чем уравновешенный и осторожный Фока закатил, по-другому не назовешь, сцену. Он соскочил с трона, налетел на послов, отхлестал их по щекам, кого-то сбил с ног и, пока послы и ошалевшие от такой «дипломатии» придворные приходили в себя, обратился к присутствовавшему отцу, патрицию Варде Фоке, с театральной речью: «Неужели ты породил меня рабом и скрывал это от меня? Неужели я, самодержавный государь ромеев, покорюсь нищему, грязному и во всех прочих отношениях низкому племени и буду платить дань?» После этой тирады он повернулся к послам и изрек: «Передайте своему вождю, покрытому шкурами и грызущему сырые кожи: великий и могучий государь ромеев скоро придет в твою страну, чтобы научить тебя, трижды раб от рождения, именовать ромеев своими господами, а не требовать с них податей, как с невольников». После этого не пришедших в себя бояр вышвырнули из дворца, так и не дав сказать, что странно слышать про «низкое во всех отношениях племя» от братьев по православной христианской вере; что при болгарском дворе уже вторую сотню лет одеваются и едят по последней царьградской моде; что, наконец, когда на престоле Болгарии действительно восседали одетые в шкуры и пьющие из черепов язычники вроде Крума, Византия покорно платила им самую настоящую дань.

В лицедейской истерике Никифора, однако, ясно прослеживается настоящее отношение ромеев к славянам, будь то христиане или язычники. Стоит заметить, что царя болгар Никифор именует вождем… ох, аукнулся бедолаге топарху его «царствующий», не мог не аукнуться!

Однако шутовство шутовством, но война, да с Византийской империей, да с Победоносным (именно так переводилось имя императора) Фокой – дело совсем не шуточное. В Болгарии воцарилась паника. Страна, разодранная надвое усобицей царей и западноболгарских князей-комитов, не могла противостоять даже шайкам кочевников-мадьяр, не говоря уж про панцирную кавалерию Византии, во главе с ее живой легендой – освободителем Крита, победителем сарацин Никифором.

Тем временем живая легенда занималась простеньким и незамысловатым делом. Призвав ко двору знатного юношу из Херсонеса, Калокира, сына херсонесского стратига, он возвел его в сан патриция. Новоиспеченного патриция отправили послом к русам, с предложением ударить в спину Болгарии, благо та как раз готовится к войне с Византией и не следит за северными рубежами. В дополнение к просьбе прилагалось ни много ни мало – четыре с половиной центнера золота из царьградской казны. Никифор полагал, что делает варвару «предложение, от которого невозможно отказаться».

Вот ради чего был весь балаган. Болгары должны были стать козлом отпущения. «Варвары против варваров» – старая тайная тактика Второго Рима. Пусть молодой, сильный, победоносный варвар увязнет в борьбе с другими варварами, с болгарами, коли он так уж не любит христиан! Война с братским народом пошатнет его популярность. Воюя с Болгарией, ему придется союзничать с мадьярами – это оттолкнет печенегов, кровных врагов мадьяр. Ну, и силы подорвет – нелегко все-таки сразу после одной большой войны ввязываться в другую. И Византия избавится от опасного врага. А Болгария… невелика цена.

Бедные болгары. Хорошо же отплатила им Византия за свое спасение от русов Игоря в 941 году. Что ж, такова участь предателей. Ими пользуются – и уничтожают по истечении надобности.

Однако Никифор перехитрил сам себя. К золоту Святослав, как мы увидим, был совершенно равнодушен, всякую наемщину презирал и от попытки нанять его самого мог только прийти в ярость. Да и тайная политика византийцев давно уже казалась тайной только им. Все труднее было Второму Риму находить охотников таскать каштаны из огня. И уж вовсе напрасно было искать таких простаков в Киеве. Через несколько столетий эта тактика – «варвары против варваров» – погубит Второй Рим. Призванные им против сарацин крестоносцы обрушатся на сам Константинополь. И так разгромят его, что Восточный Рим больше никогда не оправится и сто с небольшим лет спустя будет без труда захвачен турками.

А главную ошибку Никифор допустил в выборе посла.

По прибытии в Киев молодой патриций обратился к великому князю с предложением, сильно отличавшимся от того, что поручал ему передать Никифор. А сказал он, по сообщению Скилицы и Льва Диакона, примерно вот что: «Болгария – отличный плацдарм для похода на Константинополь. На Константинополь, на престоле которого патриций Калокир будет смотреться ничуть не хуже патриция Фоки».

Историки давно ломают голову над этой странной историей. Предполагалось, что Калокир был предан Македонской династии, отстраненной, в лице малолетних Василия и Константина, «узурпатором» Фокой. В связи с этим указывают на некоего Калокира, отправленного при Василии II послом к Оттону III, и утверждают, что это – тот самый Калокир.