предельной нищеты? Почему же теперь Он не остановит женщину, берет от нее то, от чего должен отказаться? Почему не потребует, чтобы она отдала свое богатство нищим, калекам, прокаженным, бросила бы его сюда, в Иудин ящик? Он, Иуда, более вправе распорядиться этим богатством, чем Учитель. Он ведь не проповедовал отречения во всем.

И в общей благоговейной тишине всегда молчаливый Иуда в первый раз заговорил громко:

– К чему такая трата? Для чего бы не продать миро за триста динариев и не раздать нищим?

Тень смущения и негодования пробежала по всем лицам. Все поняли, что слова Иуды относились не к Марии, а к Тому, Чьи ноги она отирает своими волосами.

И Учитель отвечал Иуде:

– Что смущаете женщину? Она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собой, а Меня не всегда имеете. Возлив это миро на тело Мое, она приготовила Меня к погребению.

В эту ночь Иуда вовсе не спал.

Он решился предать Учителя.

Он ЕГО ненавидел. Этот Человек отнял у него счастье, разбил его жизнь, сломал его душу. Он уничтожил его веру и предал неслыханному позору веру его народа. Он готовит страшное унижение его родине. Он грозит миру гибелью.

Конечно, с Ним трудно бороться.

Иуда знает ЕГО могущество.

Но ЕГО безумие больше ЕГО сверхчеловеческой силы.

Ради него Он жертвует ею. Он Сам обрекает Себя на смерть.

Пусть же совершится то, что должно совершиться.

Таких сил нельзя оставлять в руках безумца. Он испепелит мир.

Когда-то Иуда просто хотел уйти от Него. Но от Него нельзя уйти. Отравленное, губительное дыхание Его уст достигает всюду. Он – соблазнитель. И тот, кто хоть раз вкусил от Его соблазна, рано или поздно будет принадлежать Ему. Его надо уничтожить. В Его лице есть тайна. От нее можно потерять рассудок. Ради нее готовы на бесчисленные страдания, и одна мечта о том, что они увидят ее в день Воскресения, влечет их за Ним в зияющую пустоту.

Но Иуда рассеет Его соблазн.

Он, Иуда, предатель – истинный спаситель мира.

Завтра он пойдет к раввину Бен-Акибе и предаст Учителя.

Он не будет просить за Него слишком дорого. Но он возьмет ровно тридцать сребреников, цену беглого раба.

Пусть по этой цене идет Тот, Кто мог бы и не захотел стать Царем. А на эти деньги Иуда купит рабыню для своего виноградника. Тогда каждый получит то, что заслужил.

К концу первого дня опресночного в потаенной горнице Учитель совершал Свою последнюю вечерю с учениками.

Там был и Иуда.

Он уже почти сделал свое дело и в эту ночь, всего через несколько часов, должен был привести стражу с первосвященниками в сад, где Учитель обыкновенно молился, и передать Его им.

Иуда плохо видел и плохо понимал, что совершалось кругом.

Вот Учитель, кажется, берет кувшин, наливает воду в таз. Вот подпоясывается полотенцем…

Но что это?

Он наклоняется к земле, к ногам Иуды. Он моет ноги, вытирает их полотенцем. Одно прикосновение этих рук было когда-то для Иуды блаженством. Да разве и теперь не ощущает он того же блаженства? А Его волосы падают и ласкают ноги Иуде, как там, на вечере, волосы женщины. Мгновенье… и, кажется, Иуда сам упадет к Его ногам и будет целовать их.

Или… или он схватит тот длинный нож и вонзит его Ему в склоненную шею.

Но мгновение прошло, и Учитель перешел к тому, кто лежал рядом с Иудой.

Потом совершали вечерю.

Вдруг Учитель побледнел… Какое-то странное возбуждение овладело Им. Он возмутился духом.

И, смотря прямо пред Собою, Он сказал громко и отчетливо, так, что Иуда вздрогнул:

– Истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. Впрочем, Сын Человеческий идет по предназначению. Но горе тому человеку, которым Он предается. Лучше было бы этому человеку не родиться.

Испуганные, опечаленные, растерянные, не доверяющие друг другу и себе, ученики с нежностью и слезами спрашивали:

– Не я ли, Господи?

И Иуда спросил: «Не я ли?»

И тихо, так, что слышал один Иуда, Он сказал: «Ты говоришь».

И Он, взяв хлеб и благословив, преломил его, воздав хвалу Богу, и, раздавая ученикам, сказал: «Примите, ядите, сие есть тело Мое». И, взяв чашу и благословив, и воздав хвалу Богу, подал им и сказал: «Пейте из нее все: сия есть кровь Моя Нового Завета, за вас и за многих изливаемая, во оставление грехов».

То, о чем Он говорил в Капернаумской синагоге, совершилось. Знали, что, когда придет Мессия, Он устроит великолепное пиршество в роскошном дворце, окруженном легионами воинов и бесчисленных рабов. При громких победных криках Мессия-Царь предложит собравшимся пышную и невиданную драгоценную трапезу. Это будет пир для всего мира, по крайней мере для всех верных. Он положит конец голоду и нищете.

Но это – не чаемый Мессия, это безумный, странный Мессия-нищий. Его пир – вечеря в потаенной горнице под страхом казни. Вместо рабов Он Сам служит возлежащим, приклоняясь к земле и умывая их ноги.

И на Его трапезе не видно много яств. Он дает пирующим только Свою приготовленную к смерти Плоть в этом чистом пшеничном хлебе и Свою Кровь в прозрачной и искрящейся влаге этой чаши.

Этим единственным даром, кровью Своего сердца – Собою Самим, хочет Он возрадовать мир и утолить его голод и жажду.

Его час пришел. Вот час, о котором Он говорил в Кане.

Конец сходится с началом. Чудо первой с чудом последней ночи.

Вода, ставшая вином, ныне претворяется в кровь.

И не совершается ли здесь тоже брак, тот брак, о котором Он говорил так часто – брачный пир Царского Сына?

Последней и страшной тайной обручается Он с учениками и с миром. Соединяется последней, роковой связью. Ее уже нельзя разрушить, не уничтожив себя.

Иуда один знал это…

Обручится ли он с Учителем этим обручением крови? Возьмет ли от Учителя последний дар, дар Его сердца? Примет ли в себя Его убеленное тело, он, восставший на это Тело во имя другой темной плоти и готовящий Ему страшное поругание?

Взял, принял…

И сейчас же точно темное холодное облако сошло к нему в душу и точно какая-то новая посторонняя сила овладела им.

Бессмысленными и странными глазами смотрел он кругом. Но, несмотря на эту бессмысленность, он заметил нависшую угрозу. Иоанн делал Петру какие-то знаки, и тот, возбужденный и красный, протягивал руки к одному из лежащих на столе ножей… Еще мгновение… Кто