Битый волчара все правильно рассчитал, но его пустило на ложный путь ключевое слово полковник. О флоте он не подумал совершенно. И первым делом связался с ГРУ, коему был не начальник, но куратор, врать которому решительно невозможно. Из ГРУ пришел вполне предсказуемый ответ: они все прекрасно понимают, но никакого «полковника Иванова» с миссией в названной африканской стране у них не имеется, и никого они туда пока что не посылали, только собирались.

Подумав хорошенько, в КГБ генерал звонить не стал, не без оснований опасаясь, что там, в отличие от полностью подконтрольного ГРУ, запросто могут и соврать: межведомственные трения не вчера родились и свойственны всем странам, где число контор больше одной. Что, увы, не обошло и Страну Советов…

Посовещались, опять-таки совершенно не думая о флоте — всех сбило с толку слово полковник. В конце концов уже другой генерал в растерянности позвонил в МИД. Там не присоветовали ничего путного, разве что прочли кратенькую лекцию о перестройке, гласности и новом мышлении. Тогда генерал по старой привычке поехал в ЦК, в соответствующий отдел — отвязаться от посла не было никакой возможности.

В ЦК сидели люди матерущие, не одну собаку съевшие на аппаратной работе, всю жизнь исправно колебавшиеся вместе с линией партии, не отклоняясь ни на миллиметр, исправно соблюдавшие несколько нехитрых заповедей, главной из которых была: никогда не следует брать на себя ответственность, тем более в столь щекотливой ситуации.

Пока один ответственный товарищ угощал генерала чаем с широко известными в узких кругах сушками и развлекал светской болтовней, другой стал названивать наверх. Наверху, тоже не собираясь брать на себя лишнюю ответственность, быстренько довели вопрос до Самого Главного Перестройщика, украшенного знаменитым родимым пятном, в жизни присутствовавшем, но загадочным образом исчезавшим со всех фотографий.

Главный Перестройщик думал недолго, быстренько спустив вниз не просто мнение, а личное указание: в рамках перестройки, гласности и нового мышления следует решительно отбросить прежние стереотипы, особенно теперь, когда речь идет о представителе свободной Африки. Неуловимого и загадочного полковника Иванова разыскать в кратчайшие сроки и устроить ему встречу с послом.

Мнение, да вдобавок подкрепленное личным указанием — могучая сила. Однако пригорюнившиеся генералы никак не могли догадаться, где же этого полковника, чтоб ему пусто было, искать…

Частично помог случай, частично — оперативность КГБ, где тоже оживились, узнав о личном указании. Примерно на половине пути к кабинету министра обороны (куда посол шел с неотвратимостью умело пущенной торпеды) он показал-таки фотографию «полковника Иванова», сделанную на каком-то из приемов — и Мазур там красовался в морской форме. О чем немедленно было доложено брошенным на поиски генералам. Тем более что примерно в это же время напомнил о себе КГБ: они срочным образом вышли на связь со своим резидентом в африканской столице, и тот, не медля (находясь, должно быть, в трезвом периоде), отозвался — ну, конечно же, он знает, о ком идет речь. То есть настоящая фамилия «полковника Иванова» ему неизвестна, но он, вне всяких сомнений, военный моряк.

Моряк! Что моментально снимало с министерских генералов всякую ответственность за поиски. Пригласив посла, они, едва сдерживая радостные улыбки, послали его не особенно и далеко — в Главный штаб ВМФ, объяснив, в общем, логично: они тут осуществляют, так сказать, общее руководство, а конкретными морскими делами занимается Главный штаб, ну, а поскольку, как выяснилось, речь идет о морском офицере…

Посол со всей возможной скоростью переместился в Главный штаб, куда уже успели звякнуть минобороновцы, в первую очередь поведавшие о Личном Указании. Каковое и в Главном штабе должно выполнять без промедления.

Никто и не медлил. Вмиг отыскали Мазура, на свое несчастье пребывавшего не в командировке и даже не в отпуске. И велели отправляться в соответствующее посольство — ну, разумеется, написав потом подробный отчет.

Он и отправился, предварительно нацепив в известной немногим гостинице без вывески, кроме «скромняги», еще и Звезду Свободы с Почетным легионом — дипломатии ради, по указанию начальства. Невезучая полицейская медаль так и осталась в столе — она, горемычная, вновь не сочеталась с двумя регалиями. Которых не видел ни один непосвященный глаз: на дворе стоял конец ноября, так что Мазур покинул свой номер и поехал в посольство в шинели. Поскольку парадную форму ему выдали новехонькую, от ботинок до кортика, он, прекрасно зная иных людей в погонах, сделавших неуемное любопытство профессией, всерьез подозревал: либо одна из пуговиц на его кителе с секретом, либо секрет скрыт в другом месте. Из списка подозреваемых следовало исключить лишь фуражку, которую пришлось бы отдать гардеробщику и встречаться с послом без нее.

А кончилось все, собственно говоря, пшиком. В своем кабинете его радушно встретил посол, в смокинге и при всех регалиях и в компании всех сотрудников посольства, имевших дипломатический статус. На стене над посольским столом висел парадный портрет Натали — в полный рост, в том самом светло-синем платье, в короне, с расшитой золотом алой лентой через плечо, — но Мазур едва скользнул по нему взглядом: все кончилось, лучше бы побыстрее забыть…

И без всякого интереса слушал переводчика, торжественно вещавшего: по случаю очередного Дня Независимости Ее Величество удостаивает господина генерала и графа высшей степенью новоучрежденного ордена Надежды Нации. Такие дела.

Под овацию присутствующих посол надел на шею Мазуру зеленую с черными и золотыми полосочками по краям ленту, на которой висел шестиконечный крест: лучи в зеленой эмали с золотой каймой и золотыми шариками на концах, медальон с золотой королевской короной, там и сям посверкивают маленькие бриллиантики. И приколол звезду, выдержанную в том же стиле. Диплом на месте имени и фамилии зиял пробелом: то же, память у Натали цепкая…

Все это было для Мазура невыносимо скучно, пожалуй, даже пошло, но он старательно выполнял указания начальства: ответил кратенькой речью с благодарностями и упором на дружбу между двумя державами, потом, когда появилось шампанское, немного побеседовал с послом. Как и следовало ожидать, ничего по-настоящему интересного он от прожженного дипломата не услышал: Ее Величество пребывает в полном здравии, окруженная всенародной любовью, и королевство под ее мудрым правлением процветает… А что еще можно было в такой ситуации услышать? Пробыв там ровно столько, сколько требовал этикет, Мазур с превеликим облегчением покинул посольство. Любопытные люди в погонах были чуточку разочарованы, но согласились, что ничего иного в такой ситуации Мазур и не мог услышать. Награду, по статусу следовавшую сразу за Звездой Свободы, начальство, нисколько не задумываясь, пустило «обычным порядком».

После этого Мазур почти ничего и не слышал ни о Натали, ни о тамошних делах. Он никогда не отслеживал, вернувшись, жизнь людей, с которыми его сводила судьба — начальство таких распоряжений не давало, а сам он предпочитал побыстрее забыть подробности очередного вояжа. Однако среди тех, с кем судьба сводила, иногда попадались персоны известные, либо ставшие таковыми впоследствии — так что порой он поневоле узнавал о них то и это — ему регулярно следовало интересоваться новостями, чтобы знать ситуацию в мире, в том числе в приказном порядке читать с полдюжины англоязычных газет…