Поэтому я частично натягиваю рубашку на лицо и бегу вверх по лестнице, думая только об Аиде.

Я ослабляю бдительность. Я не держу пистолет наготове.

Как только я добегаю до лестницы, Оливер нападает на меня сбоку, со всей скоростью и техникой спортсмена, которым он когда-то был. Он врезается в меня с такой силой, что мы врезаемся в противоположную стену, разбиваясь о гипсокартон. Мой пистолет летит по коридору, ударяется о дверной косяк и исчезает в одной из комнат.

Оливер бьет по мне обоими кулаками, нанося дикие удары. К несчастью, один из его ударов попадает прямо в мой аппендицит, разрывая швы и заставляя меня реветь от боли.

Он на пару сантиметров ниже меня, но, вероятно, на 13 кг тяжелее. К тому же, он участвовал во многих драках между студентами.

Но он не опытный боец. После первоначального шока и дикого натиска я поднимаю руки и блокирую несколько его ударов, а затем бью его в живот и челюсть.

Удары, кажется, почти не беспокоят его. Его лицо почти неузнаваемо — волосы в беспорядке, в глазах маниакальный блеск, а из носа по рту и подбородку течет засохшая кровь.

— Где она, ты, гребаный психопат? — кричу я, подняв кулаки.

Оливер проводит тыльной стороной ладони по лицу, когда из его носа сочится свежая кровь.

— Она принадлежала мне первой и будет принадлежать мне последней, — рычит он.

— Она никогда не была твоей! — кричу я.

Оливер снова бросается на меня, хватаясь за мои колени. Он так безрассуден и вспыльчив, что сбивает меня спиной вниз с лестницы. Мы кувыркаемся, и я ударяюсь головой об одну из голых деревянных ступенек.

Оливеру достается больше всех. Он находится внизу, когда мы падаем на площадку. Это выбивает его из колеи — или так кажется.

Дым в воздухе гуще, чем когда-либо, и я тяжело дышу от борьбы. Я сгибаюсь пополам в приступе кашля, кашляя так сильно, что чувствую острую боль в ребрах, как будто я только что выбил одно из них. Или Оливер сломал его, когда бросил на меня свое огромное тело.

Я тащу себя обратно по ступенькам, крича: — АИДА! Аида, где ты?

Крики царапают мое наполненное дымом горло. Я кашляю сильнее, чем когда-либо, слезы текут из глаз.

Оливер хватает меня за лодыжку и дергает, вырывая ноги из-под меня. Я падаю прямо на верхнюю ступеньку, моя челюсть ударяется о деревянный край. Я сильно бью ногой, вырывая ее из рук Касла и врезаю каблук туфли прямо ему в глаз. Оливер кувырком падает назад, обратно на площадку.

Я снова взбегаю по ступенькам. Верхняя часть дома наполняется дымом, и я чувствую жар, поднимающийся из кухни. Должно быть, огонь уже охватил весь первый этаж. Я даже не знаю, сможем ли мы спуститься обратно по лестнице. Если только Аида вообще здесь.

Она должна быть здесь. Потому что если она где-то еще в доме, она уже мертва.

Я бегу по коридору, открывая каждую дверь и заглядывая в каждую комнату. Ванная комната. Шкаф для белья. Пустая спальня. Наконец, в конце коридора я нахожу хозяйскую спальню. В ней нет мебели, как и во всех других комнатах, дом был расчищен для продажи. Но посреди пола лежит фигура, руки связаны перед собой, ноги связаны веревкой, голова на подушке. Мило. Я рад, что он позаботился о том, чтобы ей было удобно, прежде чем попытаться сжечь ее заживо.

Я подбегаю к Аиде, поднимаю ее голову и поворачиваю ее лицо, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Я прижимаю пальцы к ее горлу. По крайней мере, я могу почувствовать ее пульс. Когда я наклоняю ее лицо, ее ресницы трепещут на щеке.

— Аида! — кричу я, поглаживая ее щеку большим пальцем. — Я здесь!

Ее глаза открываются, затуманенные и ошеломленные, но определенно живые.

— Кэл? — кричит она.

Нет времени развязывать ее. Я поднимаю ее и перекидываю через плечо. Когда я поворачиваюсь к дверному проему, то вижу, что дорогу нам преграждает громадная фигура.

Я осторожно опустил Аиду обратно на голые половицы. Я чувствую тепло, излучаемое вверх, и слышу, как огонь становится все громче и громче. Должно быть, мы находимся прямо над кухней. Обои начинают чернеть и скручиваться. Огонь охватил и стены.

— Хватит, Оливер, — говорю я ему, поднимая руки. — Мы должны выбраться отсюда, пока весь дом не рухнул.

Оливер странно покачивает головой, как будто у него над ухом жужжит муха. Он сгорбился, немного прихрамывая на одну ногу. Тем не менее, его взгляд устремлен на меня, а кулаки сжаты в кулаки.

— Никто из нас не уйдет, — говорит он.

Он бросается на меня в последний раз. Его плечо ударяет меня в грудь, как наковальня. Мы хватаемся и бьём друг друга. Я наношу удары по его лицу, уху, почкам, по любой его части, до которой могу дотянуться.

Уголком глаза я вижу, как Аида бьет руками по подоконнику. Нет, не руками — гипсом. Она пытается снять гипс с правой руки. Ворча от боли, она ударяет по гипсу еще раз, разбивая гипс. Теперь она может освободить руку от веревки и начинает возиться с завязками вокруг лодыжек, ее сломанные пальцы неуклюжи, а узлы слишком туго затянуты.

Я теряю ее из виду, когда мы с Оливером снова переворачиваемся, и каждый из нас борется изо всех сил. Мы оба крупные мужчины — я чувствую, как пол опасно трещит под нами. С каждой минутой становится все жарче, воздух такой черный и плотный, что я едва могу разглядеть Аиду.

Она вскакивает на ноги, и я кричу: — Найди пистолет, Аида! Он в одной из комнат….

Но она не сможет его найти. Я тогда не мог развидеть его среди дыма, а теперь он стал в десять раз гуще.

На самом деле, я просто хочу, чтобы она ушла отсюда. Потому что под нами бушует огонь, и у меня такое чувство, что я сейчас провалюсь в ад.

Я обхватываю руками горло Касла и прижимаю его к себе, сдавливая так сильно, как только могу. Его глаза вспыхивают. Он царапает мои руки, нанося удары по лицу и телу, с каждым разом все слабее и слабее. Я крепко сжимаю его, даже когда чувствую, что пол под нами начинает сдвигаться и трещать.

Весь угол комнаты проваливается. Пол становится платформой с горкой, ведущей от двери вниз, в огненную яму, пылающую под нами. Мы скользим вниз, Оливер Касл и я на нем, скользим и падаем в костер, который когда-то был кухней.

Я отпускаю Касла и пытаюсь карабкаться назад, но уже слишком поздно. Я скольжу быстрее, чем могу подняться. Нет никакой возможности спастись. Пока что-то не схватило меня за рукав. Я вижу Аиду, которая одной рукой цепляется за дверную раму, а другой — за мое запястье. Ее зубы стиснуты от усилия, ее лицо — гримаса боли, когда она пытается держаться за раму сломанной рукой.

Я не хватаю ее за руку, потому что вижу, насколько слаба ее хватка. Я не потяну ее за собой вниз.

— Я люблю тебя, Аида, — говорю я.

— Не смей, мать твою! — кричит она мне в ответ. — Хватай меня за руку, или я прыгну за тобой!