Филипп встал.

— Я пойду ее искать.

— Да куда ж ты пойдешь? Ночь на дворе. И адреса у тебя нет…

— Я приехал на два дня. Сегодня понедельник. В четверг утром я улетаю.

— Вот завтра и пойдешь. Иди домой, отдохни с дороги, а то вон, извелся совсем…

— Если она зайдет или позвонит… вы передадите ей?

— А как же, все передам, чай, не нехристь какой… Только вот, боюсь, не скоро она теперь появится.

— Все равно, я оставлю вам деньги, и адрес, и телефон. Если вы что-нибудь узнаете… И мой телефон в гостинице, на Тверской. Завтра я вам еще позвоню.

— Звони, милый, звони. Ох, Господи, вот девка… Ведь говорила я ей: оставь адрес, вдруг приедет… Ну, до свиданья. Вы не бегите так, она завтра-то еще не родит. У ней живот-то еще вот какой… — Людмила Ивановна показала, какой у Наташи был живот.

Филипп вышел из дома, и ветер рванул на нем плащ. Он шел по темному безлюдному переулку, не раскрывая зонта и, как приговоренный к смерти, вспоминал свою жизнь. Вспоминал Мириам, свою бывшую жену, которую никогда не любил. Зачем он на ней женился? Они работали тогда в одной редакции, и она была скорее его товарищем, чем любовницей, и, тем не менее, они прожили вместе четырнадцать лет. Детей у них не было, и уже давно каждый из них жил своей жизнью. После того как год назад Мириам завела себе постоянного любовника, они решили развестись.

Наташа понравилась ему сразу. Она была непохожа на женщин, которых он знал. Что-то было в ней трогательное, беззащитное, почти детское. То ли застенчивая улыбка, то ли руки без маникюра, с заусенцами, как у школьницы, то ли рыжие завитки на нежной шее, то ли взгляд серых глаз. Но впереди у него был развод, поездка в Коррез к отцу, которого он давно не видел, поиски квартиры, новая должность в издательстве… Зачем ему сложности с этой русской? Но когда, сидя на террасе кафе на бульваре Сен-Жермен, он увидел ее снова, это была уже другая Наташа. По-другому смотрели ее серые глаза, и когда они стояли на верхней площадке Эйфелевой башни, он внезапно почувствовал, как в душе у него поднимается волна нежности. Потом они бродили по весеннему Парижу, останавливаясь у лавок букинистов и рассматривая старые издания, сидели на террасах кафе, глядя на текущую мимо нарядную толпу, бродили по тенистым аллеям Люксембургского сада, и Филипп понял, что влюблен. Впереди у них оставалось три дня, всего три дня, наполненных любовью и солнечным светом, который играл у нее в волосах… Он вспомнил слова своей бабушки, когда-то учившей его русскому языку: "Я бы хотела, чтобы у тебя была русская жена". Тогда он принял это за шутку, а теперь он идет по московской улице, и у него перед глазами стоит Наташино лицо. "Что же делать? Где ее искать?".

Филипп вернулся в гостиницу, зашел в маленький бар, расположенный на его этаже, купил бутылку виски, заперся в номере и напился.

На следующий день, встретившись с издателем, с которым они готовили совместный проект, он поехал в адресное бюро. Немного постоял в очереди к маленькому окошечку, где сидел молодой человек в очках и стучал на компьютере. Филипп объяснил, что ищет женщину, несколько месяцев назад поменявшую адрес и живущую теперь на улице Подбельского. Он знал ее имя, фамилию, год рождения, прежний адрес, знал, как она смеется, знал, что над левой грудью у нее маленькая темная родинка, знал, что она прячет пальцы, потому что стесняется своих заусенцев. Он знал о ней все, но на мерцающем экране ее адреса не было.

— Как это может быть? — спросил Филипп. — Ведь она живет в Москве, я это точно знаю.

— Это очень даже может быть, если она не прописалась по новому месту жительства.

Что было делать? Филипп решил, что поедет на улицу Подбельского и будет искать ее, пока не найдет.

Он спустился в метро, по кольцу доехал до "Комсомольской", сделал пересадку на радиальную линию и решил, что ему повезло: конечная станция так и называлась — "Улица Подбельского". Откуда ему было знать, что Наташа жила вовсе не на этой улице, а Людмиле Ивановне просто назвала ближайшую станцию метро?

Поезд остановился, Филипп с другими пассажирами вышел на платформу и огляделся. Ему направо. Он поднялся по лестнице и вышел на воздух. Перед ним расстилалась унылая улица бесконечной длины, по которой с грохотом проносились грузовые автомобили. Он постоял на краю тротуара, стараясь угадать, куда ему лучше пойти, направо или налево. По обеим сторонам громоздились одинаковые пятиэтажные дома грязнобелого цвета. Немногочисленные прохожие, перепрыгивая через лужи, спешили укрыться от дождя. В нескольких шагах от него женщины продавали яблоки и какую-то снедь в полиэтиленовых пакетах. Им овладело уныние. Найти здесь Наташу?.. Он медленно пошел вдоль домов, скользя взглядом по окнам первых этажей. Чья-то кухня, заставленная убогим скарбом, цветы на подоконнике, темное окно, детский плач, ковер на стене, рыжий кот. Чужая жизнь. Сердце у него сжалось. Как тоскливо должно быть ей в этом Богом забытом районе, как одиноко. Прижать ее к себе, согреть, утешить.

Он шел все дальше и с каждым шагом все яснее понимал, что не найдет ее. И вдруг увидел приклеенные к фонарному столбу объявления. "Продается". "Ремонт холодильников". "Уроки математики". Что, если?.. Он обклеит своими объявлениями все столбы, все подъезды, он развесит их в магазинах, везде. Рано или поздно она увидит, она должна увидеть…

Филипп вернулся в гостиницу и обратился к администратору за помощью. Нужно было отпечатать и ксерокопировать несколько десятков объявлений. На него посмотрели как на сумасшедшего, но за огромную сумму в долларах согласились помочь. Когда он вернулся на улицу Подбельского с пачкой объявлений и несколькими тюбиками канцелярского клея, было уже темно. Если повезет, думал Филипп, она увидит их завтра же. Для этого ей нужно только выйти в магазин…

Он обклеивал фонарные столбы, заборы, двери жилых домов, магазинов, контор… Кое-кто из прохожих останавливался при виде хорошо одетого иностранца, который хотел то ли продать, то ли купить, то ли черт его знает, чего он хотел, и было совершенно непонятно, что означали странные объявления: "НАТАША ЛИЕВИНА — ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА — ФИЛИПП" и несколько телефонных номеров. "Наверное, мафия, какая-нибудь…"

Среда подходила к концу. Филипп сидел у себя в номере и ждал одиннадцати вечера, чтобы позвонить Людмиле Ивановне в последний раз. Завтра утром он улетит в Париж. Один. Без Наташи. Правда, через пару недель он вернется. Вернется, даже если его не будут отпускать. Но что он будет здесь делать через две недели? Опять расклеивать объявления? Или, может, обратиться в Интерпол? У Робера там, кажется, кто-то работает, не то дядя, не то двоюродный брат. Конечно, рано или поздно он найдет ее. В следующий раз у него будет больше времени, и он что-нибудь обязательно придумает. Но она? Он — мужчина, сильный, выносливый, он будет бороться за свою любовь, ему все-таки легче. А она, слабая, хрупкая женщина, которая к тому же ждет ребенка, она — живет без надежды.

Филипп поговорил с Людмилой Ивановной, в очередной раз убедился, что от Наташи новостей нет, разделся, лег, потушил свет и, пока ветер трепал бумажные язычки объявлений, шептал: "Je t’ai cherchée, mon amour, mais je ne t’ai pas trouvée"[12].