Портер Коллинз рассмеялся: «Нет у тебя никакого приступа». Имея за плечами олимпийскую карьеру гребца, Портер Коллинз не мог похвастаться чувствительностью к состоянию других людей, поскольку считал, что настоящей боли они не испытывали.

«Нет, – ответил Дэнни, – мне нужно в больницу». Он побледнел, но все-таки мог держаться на ногах. Насколько это серьезно? Дэнни всегда был чуток неспокойным.

«Вот поэтому он так блестяще и справляется со своей работой, – говорит Портер. – Я твердил: “Нет у тебя никакого приступа”. И тут он замолк. И я говорю: “Ладно, может, и есть”». Но толку от этого было мало. Пошатываясь, Дэнни повернулся к Винни, который видел все из дальнего угла комнаты и собирался уже вызвать скорую помощь.

«Мне нужно на воздух, сейчас же, – сказал Дэнни.

Ставки Cornwall Capital против низкокачественных ипотечных облигаций увеличили капитал фонда в четыре раза, с $30 млн до $135 млн, но трем основателям было не до ликования. «Мы искали, куда можно безопасно вложить деньги», – рассказывает Бен Хокетт. Раньше у них не было денег. А сейчас они разбогатели, но боялись, что не сумеют сохранить нажитое состояние. Со временем присущие им тревожность и мнительность только усилились. Они не переставали удивляться, как людям, принимающим сенсационно верные решения (т. е. им), удалось сохранить такую неуверенность, робость и нерешительность, благодаря которым они, собственно, и принимали верные решения. Чем увереннее ты в себе и своих суждениях, тем сложнее заметить собственные ошибки.

Рискованные ставки по какой-то причине остаются уделом молодых. Чарли Ледли и Джейми Май больше не чувствовали себя молодыми и не вели себя как молодые. Чарли страдал от мигреней и был поглощен тем, что может случиться дальше. «Я думаю, в нашей демократии есть нечто пугающее, – говорит Чарли. – Мне кажется, это результат того, что люди чувствуют порочность системы, и спорить с этим довольно трудно». Вместе с Джейми они немало времени провели в раздумьях по поводу того, как нанести удар по насквозь прогнившей финансовой системе. Они, например, разработали план мести рейтинговым агентствам: собирались создать некоммерческую организацию, которая будет заниматься исключительно судебным преследованием Moody’s и S&P и передавать вырученные средства инвесторам, потерявшим деньги на инвестициях в ценные бумаги с рейтингом «три А».

Как выразился Джейми, «мы собирались прийти к инвесторам и сказать: “Эй, ребята, вы даже не представляете, как сильно вас накололи. Вам, ребята, нужно подать иск”». У них накопилось столько негатива от общения с крупными фирмами Уолл-стрит и людьми, которые зарабатывали там деньги, что они побоялись поделиться этой идеей с нью-йоркскими юристами, а отправились в Портленд, штат Мэн, где нашли юридическую фирму, согласившуюся их выслушать. «Там тоже сказали: вы, ребята, с ума сошли, – говорит Чарли. – Предъявлять иск рейтинговым агентствам за неточные рейтинги – все равно что судиться с журналом Motor Trend за рекламу машины, которая попала в аварию».

Чарли позвонил своему бывшему профессору, выдающемуся историку, знатоку финансовых кризисов. «Эти звонки всегда раздавались поздно ночью, – рассказывает историк, пожелавший остаться неизвестным. – И разговоры затягивались надолго. Помню, он начинал словами: “Вы знаете, что такое мезонинные CDO?” И принимался разъяснять все эти схемы». Как инвестиционные банки Уолл-стрит обманом заставили рейтинговые агентства благословить горы ненадежных кредитов; как обычные американцы смогли взять взаймы триллионы долларов; как обычные американцы с радостью следовали правилам и лгали ради получения кредитов; как механизм превращения кредитов в якобы безрисковые ценные бумаги оказался настолько запутанным, что инвесторы перестали оценивать риски; как проблема обрела такие грандиозные масштабы, что привела к серьезным социальным и политическим последствиям. «Он хотел вслух проговорить свои аргументы, – замечает историк, – и проверить, считаю ли я его безумцем. Он спрашивал, будет ли Федеральная резервная система покупать ипотечные кредиты, но, по моему мнению, это было маловероятно. Одна только мысль о подобных действиях обернется для нее катастрофой гигантских масштабов». Более всего выдающегося финансового историка поразили не столько тревожные факты, сколько то, что услышал он о них только сейчас – от Чарли Ледли. «Предполагал ли я когда-нибудь, что Чарли Ледли сможет предвидеть величайший финансовый кризис со времен Великой депрессии? – говорит он. – Нет». И дело не в том, что Чарли был глуп. Отнюдь. Просто Чарли сложно представить в роли финансиста. «Он не материалист, – поясняет профессор. – Его не волнуют деньги. Но он очень разозлился. И принял ситуацию близко к сердцу».

Тем не менее утром 18 сентября 2008 года Чарли Ледли еще не утратил способность удивляться. Обычно он и Джейми не сидели за терминалами Bloomberg и не следили за новостями, но в среду, 17 сентября, они занимались именно этим. Убытки, объявленные крупными фирмами Уолл-стрит по низкокачественным ипотечным облигациям, и так немаленькие, продолжали расти. Merrill Lynch, который заявил было об убытках в $7 млрд, признался, что их сумма превысила $50 млрд. Убытки Citigroup приблизились к $60 млрд. Morgan Stanley говорил о $9 млрд с хвостиком, но кто знает, что за этим стояло. «Мы неправильно оценивали происходящее, – говорит Чарли. – Мы предполагали, что они сплавляют CDO с рейтингом «три А» кому-нибудь вроде Корпорации корейских фермеров. Но банкротства свидетельствовали об обратном. Они держали их сами».

Крупные фирмы Уолл-стрит, которые представлялись такими трезвомыслящими и своекорыстными, на деле перекочевали в стан глупых денег. Стоявшие во главе этих фирм люди не понимали собственный бизнес, а регуляторы, похоже, знали еще меньше. Чарли и Джейми всегда казалось, что финансовую систему возглавляет некая важная фигура, с которой они никогда не встречались, но они ошибались. «Мы никогда не попадали в пасть чудовища, – рассказывает Чарли. – Видели, как выносили тела, но сами не попадали». Мелькнувший перед глазами Джейми заголовок из новостей Bloomberg News прочно засел у него в голове: «Лидер большинства в сенате сказал о кризисе: никто не знает, что делать».

Еще задолго до того, как другие приняли его точку зрения, Майкл Бэрри сожалел, что его инвестиционный портфель превращается в ставку на крушение финансовой системы. Сколотив состояние на кризисе, он начал задумываться о социальных аспектах своей финансовой стратегии – о том, не предстанет ли он когда-нибудь в глазах других людей в таком же искаженном виде, в каком они представляли себе финансовую систему. Через три месяца после кончины Bear Stearns, 19 июня 2008 года, ФБР арестовало Ральфа Чоффи и Мэтью Тэннина, возглавлявших обанкротившиеся хедж-фонды Bear Stearns. Их увели в наручниках прямо из дома[31]. Поздно вечером Майкл Бэрри отправил электронное письмо своему юристу Стиву Друскину. «Если честно, я очень нервничаю из-за этого дела. Я беспокоюсь, что когда-нибудь мои письма, точно так же вырванные из контекста, навлекут на меня неприятности, несмотря на то что конечные результаты подтвердят абсолютную правильность моих действий… Не представляю, смог бы я пережить тюремное заключение, зная, что ни в чем не виноват, кроме как в некоторой беспечности и неумении фильтровать мысли, попадающие в электронные письма. Я так дергаюсь из-за этого, что сегодня даже подумывал о закрытии фонда».