— Боже, спаси нас и сохрани!

— Лола, что случилось?

— Марко!

Эрик хлопнул себя по лбу:

— Точно!

— Что? Ты его тоже видел?!

— Нет, но, помнишь, я все пытался что-то вспомнить, связанное с Томасом? В Сиене, точнее, когда мы встретили его в долине Чьяна, Марко упомянул некое доказательство того, что Томас… И оно должно быть в пачке документов, обнаруженных в его рюкзаке. Надо же, мы их даже не просмотрели!

— Какое еще доказательство о судьбе Томаса? — нетерпеливо спросила Иоланда.

— Ах да! — Теперь я вспомнила, как Марко в долине Чьяна потрясал передо мной своим рюкзаком и говорил, что у него там доказательство того, что Томас покончил с собой. — Послушайте, сейчас не время, мы же вот-вот окажемся внутри собора. — Длинная очередь медленно продвигалась вперед, и я напористо навалилась на людей, стоящих передо мной. — Не отставайте, ребята, шевелитесь.

— Так что там о Томасе? — упрямо спросила сестра.

— Да ничего хорошего, Иоланда.

Я пробиралась вперед, покашливая, как туберкулезный больной, чтобы предупредить возмущение очереди.

Эрик что-то растерянно мямлил о предполагаемом самоубийстве Томаса, а почуявшая след Иоланда сдернула с него рюкзак и принялась в нем рыться.

— Что ты сюда напихал? — ворчала она, засунув в него руки по локоть.

— Да так, всякую всячину… Книги, бумаги, продукты…

— Все бумаги завернуты и лежат на самом дне.

— Прекрати, Иоланда! Не задерживайтесь! — Я втолкнула их в двери.

Мы купили билеты и прошли довольно неприятную процедуру обследования металлоискателем, после чего нас пропустили в белокаменный вестибюль музейного комплекса Ватикана. По всему вестибюлю и по лестнице перемещались группы экскурсантов.

Иоланда на ходу продолжала рыться в рюкзаке.

Я все время разглядывала туристов и охранников, но ни Доменико, ни Марко не заметила.

— Постой, — вдруг сказал Эрик. — А это что такое?

Иоланда вытянула из пачки смятых бумаг один лист. Она разгладила его и углубилась в чтение. Я заметила, что сверху фигурирует надпись, исполненная крупными готическими буквами, — «Свидетельство о смерти». Иоланда снова охнула.

— Так что там написано? — спросил Эрик.

— Что бы там ни написали, я-то знаю, что это ложь! Иоланда напряглась так, будто не просто читала текст, а впитывала его всем телом, губы ее шевелились, на глаза навернулись слезы.

Дрожащей рукой она развернула лист перед нами.

Судя по этому документу, Томас де ла Роса все-таки покончил с собой в Италии.

Мы ошеломленно уставились на свидетельство, не замечая, как очередь подталкивает нас вверх, в святилище Ватикана. Эрик осторожно забрал у нее документ и внимательно перечитал.

— Похоже, свидетельство подлинное, — огорченно заключил он.

— О папа! Папа!

Меня как током ударило.

— Нет, это неправда!

— А что означает «не установлено»? Они не знают, был ли он похоронен? А если был, то неизвестно, где и когда?

— Он убил себя! — обретя голос, прошептала Иоланда. — Господи! Папа и вправду меня бросил! Оставил меня. Этот старый пес покинул меня, Лола! Бросил меня одну в Гватемале, в окружении всяких негодяев вроде полковника Морено…

— Иоланда, нам действительно нужно двигаться…

Толпа несла нас к турникету и далее к винтовой лестнице. Когда мы поднялись по ней, то оказались в первой из галерей. В ней экспонировались уникальные образцы древнего искусства. Я настороженно озиралась, но ни Марко, ни Доменико видно не было. Продолжая возбужденно спорить, мы переходили из зала в зал, минуя мумии, вывезенные из Египта, и статуи древнегреческих богов из блестящего полированного мрамора. Зал с редчайшими географическими картами я едва помню, настолько мое встревоженное воображение занимали образы двух итальянцев, преследующих нас и воинственно размахивающих шпагами.

Мы немного заблудились и, оказавшись в какой-то галерее, остановились, кажется, рядом со статуей Платона.

— Иоланда, это фальшивка, свидетельство не может быть подлинным!

Но она никак не могла сдержать слезы. Стоящий у мраморной колонны Эрик смотрел на нас с глубоким состраданием.

— Слышишь? Не может, и все! — заверяла я, то и дело оглядываясь в надежде не пропустить наших преследователей. — Во-первых, Иоланда, Томас ни за что не покончил бы с собой, это совершенно не соответствовало всей его натуре. Мама никогда не говорила о нем ничего подобного.

Беспомощно опустив руки и заливаясь слезами, Иоланда горестно прошептала:

— В том-то и дело, что он был таким!

— Каким?

— Способным покончить с собой! Ох, сестренка! Порой ему приходилось очень тяжело, и тогда он принимал наркотики, начинал пить. Он потому и подвергал меня всем этим испытаниям, что ему самому здорово доставалось. Боялся, что нам будет трудно в этой проклятой жизни. Но черт возьми, он же поклялся, что даже в худшую минуту он меня не оставит!

Я посмотрела на нее более внимательно.

— Может, старик не смог забыть того, что ему пришлось совершить во время войны, — предположила я.

Я имела в виду убийство Серджио Морено и какие-нибудь другие грехи Томаса во время войны, но сейчас, видя несчастное лицо сестры, я думала только о том, чтобы успокоить ее. Я прижала ее руку к своей щеке и поцеловала.

— Ах, дорогая моя!

Стоявший в дверях галереи охранник укоризненно посмотрел на нас и покачал головой:

— Прошу вас, вы слишком шумите.

Но Иоланда зарыдала еще громче.

Я нежно обняла сестру.

— Я видела его, клянусь тебе… И обменивалась эсэмэсками с этим человеком, Сото-Реладой…

Она будто и не слушала меня, и я сильно встряхнула ее, чтобы привести в чувство. В этот момент Эрик подошел к нам, на его лице вместо прежнего сочувствия присутствовала озорная улыбка.

Какой молодец! Он раньше меня сообразил, как ее отвлечь.

— Иоланда! — почти игриво проговорил он. — Иоланда! Дорогая моя!

Она немного утихла.

Он вытер ей слезы своим платком.

— Иоланда, милая моя, радость моя. Поплачь, ничего страшного. Мы подождем. Спешить нам некуда. А когда тебе станет лучше, мы вернемся к тому, зачем пришли.

— О чем это он?

— А ты вспомни. Что мы здесь делаем?

Она не отвечала.

— Ну же, Иоланда, зачем мы сюда пришли? — повторил он.