— Только не говори, что мы опоздали, — весело произнес Джин.

Я кивнул, потом обернулся назад. Рози быстрым шагом направлялась к нам.

— Дон, что ты делаешь? — спросила она.

— Ухожу. Ты же сказала, что мы больше не должны видеться.

— Блин, — бросила она и тут заметила Джина и Клодию. — Ну а вы что здесь делаете?

— Мы приглашены на «Спасибо и праздничный ужин», — сказал Джин. — С днем рождения, Дон.

Он вручил мне сверток в подарочной упаковке и крепко обнял меня. Я расценил это как финальный шаг в мужском разговоре — означающий, что мой совет принят без ущерба для дружбы, и даже не поморщился от столь близкого контакта. Но на дальнейшее общение у меня уже не было сил. Мозг перегружен.

— У тебя что, день рождения? — спросила Рози.

— Совершенно верно.

— Мне пришлось попросить Елену уточнить дату, — сказал Джин, — но слово «праздничный» было подсказкой.

Обычно я не выделяю дни рождения из общей массы будней, но в этот раз я увидел подходящий повод для начала новой жизни.

Клодия познакомилась с Рози и добавила:

— Прошу прощения, кажется, мы пришли не вовремя.

— «Спасибо» кому? — Рози повернулась к Джину. — Спасибо тебе? Блин. Мало того что ты нас сосватал, так еще и выступал его тренером и попытался превратить его в себя.

Клодия тихо произнесла:

— Рози, это не Джин…

Джин положил руку на плечо Клодии, и она замолчала.

— Да, я тут ни при чем, — сказал он. — Кто просил его меняться? Кто сказал, что он идеально ей подойдет, если станет другим?

Рози еще больше расстроилась. Все мои друзья (за исключением бейсбольного болельщика Дейва) переругались. Это было ужасно. Я хотел повернуть время вспять и оказаться в Нью-Йорке, чтобы принять более мудрые решения. Но это было невозможно. Дефект в моих мозгах — из разряда неустранимых.

— Ты хоть понимаешь, на что он решился ради тебя? — не унимался Джин. — Загляни как-нибудь в его кабинет.

Он, вероятно, имел в виду мой распорядок дня и возросшую активность по проекту «Рози».

Рози вышла из ресторана.

Джин повернулся к Клодии:

— Извини, я перебил тебя.

— Кому-то же надо было это сказать, — ответила Клодия. Она посмотрела вслед стремительно удаляющейся фигурке Рози. — Похоже, все это время в моих советах нуждался совсем другой человек.

Джин и Клодия предложили подбросить меня до дома, но я устал от разговоров. Я отправился пешком, потом перешел на бег. Неплохо было бы успеть вернуться домой до дождя. Да и от ресторана хотелось бежать куда подальше. Новые ботинки выглядели вполне сносными, но вот в пиджаке и галстуке я чувствовал себя неуютно, хотя и было прохладно. Я стянул с себя пиджак — атрибут, на время впустивший меня в мир, к которому я не принадлежал, — и швырнул его в мусорный бак. За ним последовал и галстук. Но перед всем этим, повинуясь какому-то безотчетному порыву, я достал из петлички цветок дафны — и потом нес его в руке до самого дома. Начался дождь, и мое лицо было мокрым, когда я вошел к себе в квартиру.

Мы не допили вино в ресторане. Я решил восполнить дефицит алкоголя и налил себе текилы. Потом включил телевизор, компьютер и поставил «Касабланку» в быстрой перемотке, предприняв последнюю попытку разобраться с любовью. Мне был любопытен герой Хамфри Богарта, для которого бобы стали метафорой ничтожности его отношений с героиней Ингрид Бергман в масштабах всего мира, и он предпочел логику и благопристойность своим эгоистическим желаниям. Его душевные терзания и принятое в результате решение и сделали этот фильм таким глубоким. Но зрители проливали слезы вовсе не по этому поводу. Они любили друг друга, но не могли быть вместе. Я повторял это про себя как заклинание, пытаясь вымучить эмоциональную реакцию. Ничего не получалось. Но мне уже было все равно. У меня и своих проблем хватало.

Звонок в дверь. Первая мысль: Рози. Но, нажав кнопку видеофона, я увидел на экране лицо Клодии.

— Дон, ты в порядке? — спросила она. — Можно подняться к тебе?

— Поздно.

— Что ты уже наделал? Дон? — В голосе Клодии зазвучала паника.

— Уже двадцать два часа тридцать одна минута, — сказал я. — Слишком поздно для гостей.

— Ты в порядке? — снова спросила Клодия.

— Я в полном порядке. Опыт был чрезвычайно полезен. Новые социальные навыки и окончательное разрешение проблемы «Жена». Наглядное свидетельство моей полной несовместимости с женщинами.

На экране появилось лицо Джина:

— Дон, а можно мы все же войдем и выпьем по глоточку?

— Алкоголь — это плохая идея.

У меня самого в руке было полстакана текилы. Я нес учтивую ложь, пытаясь уклониться от общения. И, чтобы не растягивать пытку, отключил интерком.

На моем домашнем телефоне мигала лампочка автоответчика: родители и брат звонили, чтобы поздравить меня с днем рождения. Я уже разговаривал с матерью двумя днями раньше, когда она напомнила о себе привычным воскресным звонком. В последние три недели я все пытался порадовать ее какими-то новостями, но ни разу не упомянул о Рози. Сейчас мои родные использовали возможности громкоговорящей связи и хором распевали поздравление с днем рождения — или скорее пела одна мама, призывая остальных присоединиться к ней.

— Перезвони нам, если будешь дома до половины одиннадцатого, — сказала на прощание мама. На часах было двадцать два тридцать восемь, но я решил не быть педантом.

— Уже двадцать два тридцать девять. Удивлена, что ты перезвонил. — Она определенно рассчитывала на мой педантизм — что вполне естественно, зная меня. Но, судя по голосу, мама была рада моему звонку.

— Привет, — услышал я голос брата. — Сестра Гэри Паркинсона видела тебя на «Фейсбуке». Кто эта рыжеволосая красотка?

— Просто девушка, с которой я встречался.

— Ври больше! — сказал брат.

Мне и самому было странно слышать эти слова, но я ведь не врал.

— Я больше с ней не встречаюсь.

— Я так и думал. — Он засмеялся.

— Тревор, прекрати, — вмешалась мама. — Дональд, ты не рассказывал нам, что встречаешься с кем-то. Ты же знаешь, мы всегда рады…

— Мама, ты уже достала, — перебил ее брат.

— Я сказала, — не унималась мама, — что в любое время, как только ты захочешь привезти к нам кого-нибудь, не важно, ее или его…

— Отстаньте от него, вы оба, — рявкнул отец.

Повисла пауза, фоном в трубке звучал какой-то разговор. Потом заговорил брат:

— Прости, старик. Мне надо бежать. Я знаю, ты считаешь меня деревенщиной, но я люблю тебя — каким бы ты ни был. Обидно, если ты, дожив до своих лет, будешь думать, что меня в тебе что-то не устраивает.