— … Свет этих вех ясен для всех,

А браконьерам вдвойне

В пору, когда секачи ведут

Стадо среди камней.

В небо торос, брызги до звезд,

Черных китов плеск,

Котик ревет — сумерки рвет,

Кроет ледовый треск…-

Впервые Сергей перепел эти стихи под гитару ещё в конце восьмидесятых, когда они с Казаковым ходили в парусные походы вместе с московскими последователями крапивинской «Каравеллы». Там пели совсем другие песни — но и Киплинга приняли «на ура». Правда, длиннейшую балладу о трёх котиколовах' мало кто запомнил до конца, Серёга исполнял её в одиночку а вот другие — скажем, «Пыль от шагающих сапог…», «Наше море кормили мы тысячи лет…» или стихи из «римского» цикла — подпевали охотно. Позже в честь одной из браконьерских шхун назвали беломорскую дорку — и вот сейчас Казаков, как в старые времена, стоял на палубе «Штральзунда», и надсаживая связки, старался перекрыть рёв ветра:

— … Мчитураган, и снежный буран

Воет русской пургой —

Георгий Святой с одной стороны

И Павел Святой — с другой! - донеслось из кормового кокпита. Сергей услышал и подхватил эти важные для них обоих строки, и даже фитильщик Тиррей пытался вторить — невпопад, стараясь угадать слова на чужом языке. И неважно, что не было тут русской пурги, да и расстояние до Командорских островов измерялось не милями — парсеками, счётом параллельных вселенных… Маяками?

— … Так в шквалах плывет охотничий флот

Вдали от берегов,

Где браконьеры из года в год

Идут на опасный лов…

А вот с опасностью здесь всё в порядке. Ещё несколько минут, может, четверть часа, и с кормы идущего впереди «Квадранта» взлетит зелёная ракета — на рации здесь, на Фарватерах, надежды нет, — и придёт время браться за то, ради чего и затеяна эта авантюра. «Штральзунд» и бригантина сблизятся, сошвартуются бортами — и, повинуясь поворотам рулей, пойдут на сближение с вихревой стеной И когда до неё останутся считанные метры…

Ш-ширх — в-виу!

Пронзительный свист прорвался сквозь завывания ветра. Сигнальная ракета взмыла вверх и канула в облачном своде тоннеля.

— Пора! — заорал Сергей, и налёг на румпель.

Ш-ширх — в-виу!

Ещё один комок зелёного пламени, взлетев с кормы бригантины, растаял в пелене, клубящейся над верхушками мачт. Казаков почувствовал ледяную струйку, сбегающую вдоль позвоночника — и вместо строф Киплинга зашептал неожиданно для себя «Отче наш», слова которой он давным-давно, во времена их общего с Серёгой увлечения средневековой историей, выучил на латыни.

Всё. Время вышло. Теперь — только молиться.

— Пошёл! — крикнул Валуэр. Матрос оттолкнулся изо всех сил и прыгнул, и в этот момент очередная волна поддала «Штральзунд» в корму. Шхуна мотнулась, ног, нога соскользнула с планширя; матрос взмахнул рукой в попытке вцепиться с вантину, промахнулся — и если бы не Казаков, поймавший его за рукав, канул бы в двухметровой щели между бортами. Ещё одна волна, ещё один толчок — вторая нога незадачливого прыгуна сорвалась с борта, и он повис на своём спасителе, исхитрившись другой рукой ухватиться за леер. Казаков с трудом удержал равновесие, но руки не выпустил; подскочивший боцман' вцепился бедняге в воротник и что было сил рванул на себя. Ткань затрещала, но воротник выдержал, и все трое повалились на палубу, изрыгая чёрную брань на русском и зурбаганском, и ещё каком-то неизвестном Казакову языках.

— Растяпа! — прокомментировал Валуэр и повернулся к другому матросу. — Теперь ты — и, смотри, за трос держись, когда будешь прыгать!

— Лучше вы, мастер Валу! — заспорил матрос. — Я потом, после!..

— А-атствавить трёп! — гневно проревел Валуэр. — А ну пошёл, салажня худая, или зубы жмут? Так я это вмиг поправлю!

Из пятерых членов команды «Квадранта» на «Штральзунд» перебрались уже трое. Один, неудачно приземлившись, потерял равновесие и приложился лбом об угол рубки — сейчас Тиррей рукавом, оторванным от оранжевой рубашки, перетягивал ему окровавленную голову.

Волны накатывали с кормы одна за одной с регулярностью метронома — вернее сказать, тарана, бьющего в ворота осаждённой крепости. Попытки накрепко сошвартовать суда закончились тем, что квадрантовский боцман едва не сломал руку, зажатую между бортами. В итоге попытки пришлось оставить; с «Штральзунда» на «Квадрант» перекинули трос, и теперь члены его команды по одному перепрыгивали на шхуну.

— Прыгайте, мастер Валу! — крикнул Сергей. Он обеими руками вцепился в румпель и, налегая на него всем телом, удерживал суда от столкновения в вихревой стеной, до которой от борта «Квадранта» оставалось всего метров десять. — Прыгайте скорее, поздно будет!

— Я капитан, и покину судно последним! — зарычал в ответ Валуэр. Матрос подобрался, шагнул назад, глубоко вдохнул, и…

Ещё одна волна догнала, ударила под корму. Бригантина, которой никто не управлял — Валуэр, готовясь перебраться на «Штральзунд», закрепил штурвал парой концов — резко вильнулавправо, с оси Фарватера. Канат, соединявший суда, выдержал рывок — но не выдержал рым-болт, вделанный в палубу шхуны, к которому он был привязан надёжным рыбацким штыком. Массивная железяка, как куклу, снесла изготовившегося к прыжку матроса; Валуэр успел в последний момент схватить его за рукав, шхуна выпрямилась и оба повалились на палубу.

Теперь суда разделяла пенная полоса воды шириной не меньше пяти метров. Валуэр, встав на колени, пропускал под мышками пострадавшего линь — пропустил, затянул булинём и, раскрутив свободный конец над головой, перекинул его на «Штральзунд».

— Крепите конец! — заорал Сергей, поворачивая румпель. — И скорее, мать вашу!

Казаков захлестнул пойманный линь вокруг мачты, натянул, упёрся ногами.

— Держу!

Валуэр поднял матроса обеими руками и, словно мешок, швырнулего за борт. Жёсткий, как акулья кожа, линь рванул кожу на ладонях Казакова — тот зашипел от боли, но всё же удержал. Набежавший боцман здоровой рукой ухватился за линь — вдвоём они в три рывка вытянули бесчувственное тело за борт.

Теперь вы, мастер Валу! — крикнул Сергей, и в этот момент новая волна, гораздо выше предыдущих, догнала суда, ударила, швырнула прочь