продолжаться не будет. Но то, настоящее, надо нам здесь завоевывать, как воюют за него там, в России. А теперь слушайте, что надо делать: если наш полк погонят на восставших рабочих — чтоб никто не стрелял.

— О, мы знаем, в кого надо стрелять, — понимающе отвечаю Каролю. — Сек я уже буржуазию, как капусту, там, на восточных фронтах. И здесь буду уничтожать.

И уже мы с Яношем здесь в полку первые его руки. Уже знаем, что газету «Непсава» выпускают социал-демократы. А коммунисты теперь выделились из их левого крыла и организовались в отдельную партию, потому что среди социал-демократов и такие есть, что хотят заигрывать с Антантой.

— С такими надо быть нам всем настороже. Они могут изменить, предать революцию, — учит нас Кароль. — И Ленин предостерегал свою партию против таких. Он помнит и о нас, хоть далеко от Будапешта, хоть сейчас в России и своей беды достаточно. Антанта спрутом растягивает свои щупальца вокруг ее границ. США, Англия, Франция, Япония. Но верит Ленину народ, что он проведет корабль революции через все шквалы, штормы и невзгоды. А я, хлопцы, не раз встречался с ним. И я, Юрко, был в России, и я там воевал.

— Кароль, дружище!

— Правду говорю. Воевал.

— Почему же ты нам до сих пор не признавался?

— Проверял вас, а теперь убедился: вы ребята свои.

Выбрали мы такое время, когда все были свободны от службы. И повел нас Кароль на гору Янош, очень хотелось Баклаю взойти на эту гору, что называется его именем. А оттуда как глянешь — весь Будапешт видно, словно на ладони.

— Так мне приятно отсюда смотреть — будто с наших полонин! — воскликнул в восторге Янош. — Знал ты, Кароль, знал, куда нас повести. Юрко тоже хлопец с гор, и любо ему мир с высоты разглядывать.

Хоть уже сеялся снежок и холодноватый ветер припадал к нашим лицам, да от этого нам делалось лишь теплее на сердце. И радостно было, что мы нашлись, что дружба между нами привела нас на эту гору.

«Одна река — просто вода, много рек — море». А нас было трое единомышленников, и это уже была сила для нашего дела.

И на той горе Кароль рассказал нам свою историю.

IV

А история Кароля до венгерской революции была такая: и он хлебнул достаточно горечи в плену, и он почувствовал, что значит деревянные нары на долгие месяцы, и его мучила барачная духота, грызла тифозная вошь.

Был в лагере под Владивостоком, перекинули под Москву. Да от этого лучше не стало. Так чувствовал себя, что казалось, небо и земля навалились на него. Да беда, она мучит, она и учит. Уже сбежал бы из этого лагеря, не раз приходила такая мысль, но другая предупреждала: «Куда, куда побежишь? Если бы и удалось тебе, Кароль, добраться до границы и даже перейти ее, то на той стороне не большая ли беда тебя ждет. Могут схватить и опять отправить на итальянский или русский фронт. Раз есть война, значит, есть и смерть. Выходит, лагерь — это еще хорошо, это лучшее из того, чего может ждать вояка на войне. Сиди и говори спасибо, что сидишь».

Вот и сидел Кароль в этом лагере, работал на каком-то кирпичном заводе под Москвой. А когда Октябрьская революция рассыпала свои огни по России, и для военнопленных там нашелся свой светлый огонек. Уже не заставляли их носить на руке нашивку «ВП» и держаться своего лагеря. Могли работать, где хотели. И уже Кароль работает на бывшем заводе Гужона в Москве. Декрет советской власти от 17 декабря 1917 года давал пленным такие права, как и всем советским людям.

Но Кароль это право еще и кровью своей завоевал. Потому что уже 27 октября 1917 года был красногвардейцем и сражался против юнкеров и белогвардейцев за Кремль. Его товарищей-венгров много тогда полегло. Их похоронили в братской могиле под кремлевской стеной. А его миновала пуля, и несет он память о них и где только может зажигает огни революции, что горели в их сердцах.

А как разбили белогвардейцев, доверили ему почетную службу в том отряде, что состоял из венгров, немцев, латышей, китайцев и охранял Кремль.

Где-то была его Венгрия, ждала его, а он стоял с винтовкой на страже революции под кремлевскими стенами и мечтал о дунайских водах и о Будапеште.

Газета «Немзеткези социалишта», что выходила на венгерском языке в Петрограде и на страницах которой часто выступал Бела Кун, дала ему понять, что здесь в России он борется и за свою свободную Венгрию.

И каждый раз, как он приходил на свой пост у кремлевской стены, казалось ему, что не стоит он под нею, а поднимается по стене все выше и выше. И все яснее ему было видно, что в мире делается и как для себя и своего народа счастье, искать.

Могли ли его сбить, затуманить и потащить за собой эсеры или другая какая погань, что шныряла среди пленных.

Но удалось им все-таки это сделать со многими чехами. В 1918 году летом они даже мятеж подняли. Но он знал, за что держит винтовку в руках: только за то, к чему Ленин зовет, за то, о чем Бела Кун говорит ему по-венгерски. Но вот он уже и по-русски говорить научился. И рад был, что знал тот язык, на котором родная мать учила говорить самого Ленина.

Удастся ли ему когда-нибудь взглянуть в глаза Ильича? А что, если у Ленина будет дело в Москве и он из Петрограда сюда приедет, побывает в Кремле? А Кароль стоит здесь на часах. Что, если ему выпадет такая удача — Ленина повидать! Не один боец из тех, кто охранял Кремль, мечтал об этом.

Уже Каролю удалось и Тибора Самуэли в глаза увидеть. Самуэли как приехал в Москву, сразу — к пленным, первые комитеты у них организовал. И так ведь еще молод, а лобастый, говорит ярко, движения быстрые. Кароль сразу привлек к себе внимание Самуэли. И он ему уже помогает в том деле, что началось на Поварской улице в Москве, где в особняке князя Лейхтенберга разместился Московский окружной комитет по организации военнопленных. Там Каролю книжечки всякие дают, которые Карл Маркс, Энгельс, Ленин писали, и он раздает их пленным. А почему бы нет? Ему такая работа по сердцу. Знает он, знает, что в этих книжках есть слова, как золотые зерна. Он — агитатор революции, он будет их с радостью сеять. Уже