Каждый меряет одежку по себе. Но к главпочтамту людей могут послать.

Впрочем, не исключено, что я все-таки мандражирую. Хотя и стараюсь выбросить из головы возможные последствия акции с "джипом". Моя бравада ничем не подкреплена.

Ну завалю я несколько человек, шнурков – что с того? Конечно же, эта подозрительная конторка мне не по зубам. В "Центурионе", похоже, довольно многочисленный штат исполнителей, так что мои шансы выйти победителем в большой драке более чем мизерные. Да и не нужны мне все. Я хочу добраться до горла главного закоперщика все этой кровавой мистерии. И да будет так.

В "гостинице" прибавление. Утром, направляясь в бытовую комнату, чтобы навести на себя лоск, я встретил в коридоре трех неприветливых мужиков явно кавказской национальности. Мы встретились взглядами, которые тут же превратились в клинки и высекли искры. Уж не знаю как, но они сразу учуяли во мне врага. Собственно, как и я – это были чеченские боевики, закаленные в боях и свирепые дальше некуда. Уж я на таких насмотрелся… Нижняя половина лица у каждого из них была гораздо светлее верхней. И я знал, почему: перед поездкой в центральные районы страны они сбрили обязательные для любого истинного ваххабита бороды.

Моя взяла. Чеченцы опустили головы и прошли мимо к десятому номеру. Один из них даже кивнул мне, поприветствовав за всех троих. Судя по моим наблюдениям, в этой шикарной ночлежке в ходу только полное миролюбие и умиротворенность. Однако, на предмет любви к ближнему со стороны чеченских боевиков я особо губу не раскатывал.

Наконец я увидел и уборщицу. Это была женщина средних лет, костистая, высокая, с диковатым взглядом черных глаз, обведенных темными кругами. Когда я зашел в бытовку, она как раз заканчивала там пылесосить ковровое покрытие. Я обратился к ней с вопросом, куда девался утюг – его почему-то не было на мраморной подставке, которая венчала шикарную, со всякими наворотами, гладильную доску – но она даже не дернулась.

Ни головы не повернула, ни позы не поменяла – шоркала по полу щеткой и кивала в такт движениям.

Тогда я стал прямо перед нею, чтобы она все же обратила на меня внимание. Женщина распрямилась и сделала несколько пассов руками и пальцами, при этом беззвучно шевеля губами. Глухонемая! Кто-то очень умный сообразил, что обслуживающему персоналу таинственной гостиницы просто необходим такой физический изъян. И он не прогадал.

Обычно глухонемые не очень контактные люди и избегают общаться с окружающими. А тем более с правоохранительными органами, которые могут неправильно истолковать язык жестов.

Я показал ей, что мне нужно. Это вышло довольно неуклюже, но женщина поняла. Она открыла неприметный шкафчик в углу, покрашенный под цвет обоев, и достала оттуда так необходимый мне предмет. Я вежливо поклонился, чем вызвал ее явное расположение.

Она решительно забрала из моих рук рубаху и показала на пальцах, что через пять минут все будет в ажуре. Мне не оставалось ничего иного как изобразить благодарственную улыбку и возвратиться в свой номер…

Итак, белый "опель". Как добраться до его хозяина? Чего проще – заглянуть в компьютер ГИБДД. Увы и ах. Таких связей у меня нет. А у кого есть? У немногих. Подкупить какогонибудь капитана, который сидит на этом деле и косит "капусту" на необозримой ниве отечественного автомобилизма? Вряд ли он пойдет на поводу у незнакомого человека.

Кто может дать ему гарантию, что я не подстава? Вот именно… Нет у тебя таких людей, Чернов, нет. Черт возьми, как плохо, что Сева смайнал в скоропостижный незапланированный отпуск! Его знала добрая половина городских автоинспекторов, с которыми он был на короткой ноге. За определенную мзду Лычку могли предоставить нужные мне сведения. Но что толку сожалеть о волосах, когда голова уже на ниточке держится?

Дубов… Последний мой шанс. Но согласиться ли он? Я уже и так изрядно ему надоел.

Петр Никанорович прекрасно понимает, что сейчас я опасней снаряженной противопехотной мины. Один его неосторожный шаг – и привет. Пишите письма мелким почерком. Правда, туда, куда его может занести из-за экзотического знакомства с ходячей бедой, почтовые отправления не попадают.

И тем не менее, как говорится, все пути ведут в Рим. Я должен встретиться с Дубовым и попросить его еще об одном одолжении. Именно встретиться, потому что по телефону о таких вещах говорить очень опасно. Даже с автомата. Мне действительно очень не хочется, чтобы Петр Никанорович закончил так, как все те, к кому я приближался с намерением просто поболтать. При всем своем бурном прошлом и таинственном настоящем, этот человек мне импонировал. В нем явственно просматривалось то самое мужское начало, которого так не хватает сильной половине человечества современности.

Я нашел телефонный автомат на какой-то тихой улице неподалеку от центра. Но не в районе Гнилушек. Кто знает, до чего додумались инженеры в области отслеживания телефонных звонков. Зуммер вызова гудел с полминуты. Я даже начал беспокоиться – уж не случилось ли чего-нибудь с Дубовым?

Но мои страхи оказались напрасными. Голос в трубке внушительно пророкотал:

– Слушаю.

– Здравствуйте, дядя! – Я начал бодро, как и положено молодому петушку.

– А-а, это ты… – Радости от звонка "племянника" в голосе "дяди" я почему-то не услышал.

– Что там у тебя стряслось?

– Все нормально. Братан Федя приезжает. Сегодня. Бегу на вокзал встречать. Тороплюсь, чтобы поспеть к приходу поезда. От вас привет передавать?

– Передай… – после некоторого раздумья неохотно ответил Дубов. – Так когда, говоришь, прибывает поезд?

– Через час.

– Жаль. У меня скоро деловая встреча. Освобожусь только к двенадцати. А то и я приехал бы на вокзал. Давно Федю не видел… – Теперь в голосе Петра Никаноровича зазвучала ирония.

Все ясно. Дубов дал добро на встречу, но только в обед. Что ж, поболтаюсь немного в парке, выпью в баре чашку кофе – я ведь еще не завтракал. И лишний час-другой поразмыслю. Потому что в "гостинице" было недосуг – я спал, как убитый. Пришел, едва успел раздеться – и отрубился. Точно нервишки шалят. Такой напряг, что впору брать путевку в санаторий.

Над городом скалилось красное солнце. День обещался быть ясным, сухим и морозным.

Но в моей душе пока царили сумерки.

Погода стояла настолько хорошая, что даже Гнилушки казались не городским рассадником зла, а заповедным местом, куда водят зарубежных туристов, чтобы они полюбовались на русскую старину. Солнце нарисовало на голубой небесной холстине какие-то невероятно воздушные, светлые и радостные дома, а сверкающий под его лучами золоченый купол церквушки, построенной каким-то доброхотом из новых русских совсем недавно, был похож на библейскую звезду, возвестившую рождение Христа.

Я шел и думал, что скоро начало нового тысячелетия, что люди украсят свои квартиры елками и будут в новогоднюю ночь устраивать фейерверки, а у меня, как у того Бобика, ни своего угла, ни перспективы вступить в третье тысячелетие живым и здоровым. Но на фейерверк я мог рассчитывать. Даже авансом, не дожидаясь боя курантов. Притом завтра или послезавтра. А может быть, учитывая мою "везучесть", и сегодня. Только, как говорил герой одного комедийного фильма, в твоем доме, Чернов, будет играть музыка, но ты ее не услышишь. И то правда – пуля летит очень быстро, не успеешь глазом моргнуть…