– Что значит «нет телефона»?

– Нет, и все. В доме нет телефона. Зато он есть в кафе. Записывай номер.

– А вода-то есть?

– Ну да. Хоть и холодная, но бежит.

– Класс! А электричество?

– Ну, собственно говоря, нет.

– Ты шутишь?

– Разумеется.

В трубке тишина. Он чувствует, что Бен ждет объяснений, оправданий, защитной реакции. Он не выдает ни то, ни другое, ни третье. А сын между тем продолжает в своем духе:

– А как там с дорогами – они асфальтированные?

– Как ни странно, мощенные булыжником… А что у тебя с работой? Как там Рейчел? Как поживает старушка Оттава?

– Зачем тебе это, пап? Что ты там забыл?

– Здесь славное местечко. Да и предки твои родом из этих краев.

Они заканчивают разговор как истинно благородные люди, не лишенные высокопарности в выражениях. Обещают друг другу непременно созвониться в ближайшее же время, полагая, что следующий их разговор будет не таким натянутым, как нынешний.

Потом он поговорил с сестрой, Терезой, – куда более душевно.

– И как тебе в деревне? – спрашивает она. – Почувствовал себя как дома?

– Не очень, тем более что я не говорю по-португальски. Зато здесь тихо, природа и веет стариной – милая сердцу экзотика.

– Нашел семейное гнездо?

– Нет пока. Я ведь только приехал. А когда мы уезжали, мне было три года. Потом, для меня нет особой разницы, где, собственно, я появился на свет – в этом доме или в том. Ведь дом – всего лишь дом.

– Ладно, сентиментальный ты мой, а как там наша бессчетная родня, позабытая-позабро-шенная?

– Пока прячется – видно, выжидает удобную минуту, чтобы наброситься всей оравой.

– По-моему, Бен взбодрится, если ты ему получше все распишешь. Вот что, скажи ему, что ты поливаешь наше генеалогическое древо, ухаживаешь за корнями. А то после твоего внезапного отъезда он сам не свой.

– Попробую, постараюсь.

– Клару-то вспоминаешь? – спрашивает она уже более мягко.

– Все время мысленно разговариваю с ней. Теперь она живет в моих мыслях.

– А у тебя-то как со здоровьем? Сердце как?

– Пока стучит.

– Рада слышать.

Когда он возвращается в Тизелу, Одо все еще сидит на крыше. Завидев машину, обезьяна громко гукает и скатывается вниз. После многочисленных приветственных погукиваний шимпанзе хватает пакеты с провизией, принимает вертикальное положение и вразвалочку тащит их в дом. Подобная услужливость оборачивается тем, что пакеты рвутся, а их содержимое рассыпается. Питер все собирает и заносит в дом.

Он делает перестановку в кухне. Отодвигает в гостиной стол, освобождая побольше места для игр, а после проделывает то же самое с кроватью в спальне. Одо наблюдает за ним, не издавая все это время ни звука. Питер немного нервничает. Он никак не привыкнет к пристальному взгляду обезьяны. Этот взгляд блуждает вокруг, точно луч прожектора маяка, и слепит его, пока он бултыхается в воде. Взгляд Одо – это граница, дальше которой он ничего не различает. Интересно, о чем думает обезьяна, какими понятиями рассуждает? Возможно, у Одо есть к нему такие же вопросы, как и у него к Одо. Возможно, шимпанзе угадывает в нем точно такую же границу. Впрочем, вряд ли. Скорее всего, для Одо он – диковинное существо, чудо природы, ряженая обезьяна, которая, словно завороженная, вертится вокруг него – всамделишной обезьяны.

Ну вот. Теперь все на своих местах. Он осматривается. И опять чувствует, что подходит к концу некоего предложения. Он нервничает. Выглядывает в окно. Вечереет – погода, по всему видно, портится. Неважно.

– Пойдем-ка прогуляемся, – предлагает он Одо.

Питер прихватывает рюкзак, и они выходят из дома. Ему не хочется привлекать к себе дотошное внимание селян – они сворачивают к большой дороге и бредут в направлении плоскогорья, пока не выходят на тропинку, которая, если повернуть обратно, ведет в лес. Одо передвигается на четвереньках, хоть и медленно, но легко, голова его свисает так низко, что если смотреть сзади, то кажется, будто ее нет вовсе. Когда они ступают в лес, он приходит в сильнейшее возбуждение при виде величественных дубов и каштанов, липовых куп, вязов и тополей, сосен, сплошных кустарниковых чащей и зарослей папоротника.

Питер движется ровным шагом, зачастую обгоняя Одо, пока тот мешкает. Потом шимпанзе нагоняет его и тут же вырывается вперед. И Питер всякий раз замечает, как Одо прикасается к нему, проносясь мимо: он толкает его бедром – не сильно и не грубо, а как бы для проверки. Хорошо, хорошо, ты здесь. Потом он снова отстает – и Питер в очередной раз оказывается впереди. Иными словами, Питер прогуливается по лесу, а Одо мечется взад-вперед.

Одо кормится. Боб, из Института по изучению приматов, предупреждал его об этом: при всяком удобном случае обезьяна непременно будет совершать набеги на кладовую природы в поисках ростков, цветов, диких плодов, насекомых – словом, всего, что съедобно.

Начинается дождь. Питер находит раскидистую сосну и прячется под ней. Убежище ненадежное, но это неважно: он прихватил с собой дождевик. Он набрасывает его и усаживается на подстилку из хвои, прислонившись спиной к стволу. Он ждет Одо. Увидев, как тот бежит по тропинке, он окликает его. Одо останавливается и глядит на него. Обезьяна никогда прежде не видела дождевика и не понимает, куда подевалось тело Питера.

– Ко мне, ко мне! – подзывает он.

Одо садится на корточки рядом. Хотя дождь обезьяне нипочем, Питер достает из рюкзака еще один дождевик. Перед этим он снимает свой. Одо скалится. Ах вот, значит, где ты прячешься! Он мигом подсаживается ближе. Питер нахлобучивает дождевик обезьяне на голову. Теперь они оба, как бы бесплотные, сидят и смотрят друг на дружку. Над ними громоздится конусообразное дерево, похожее на гигантское типи[90], сложенное из плохо подогнанных друг к другу веток, между которыми зияют огромные зазоры. Довольно сильно пахнет сосной. Они сидят, глядя на дождь и на сопровождающие его многочисленные последствия: как на концах сосновых иголок медленно набухают, а потом, словно в задумчивости, падают водяные капли; как образуются лужи, растекаясь переплетающимися ручьями; как приглушаются все звуки, кроме хлюпанья дождя; как мир кругом, насыщаясь влагой, окрашивается в тусклый зелено-коричневый цвет. Они с удивлением замечают, как мимо пробегает одинокий кабан. И слышат преимущественно живое дыхание лесной тишины.

Домой возвращаются, когда темнеет. Питер находит спички и зажигает свечу. А перед тем, как улечься спать, растапливает дровяную печку. Доводит огонь до медленного горения.

На следующее утро он просыпается рано. Ночью Одо возился на доставшемся ему в дар матраце в спальне, а потом слез с него: обезьяна предпочитает спать в привычной ей обстановке, думает Питер. Он идет проведать обезьяну и замечает ее на гардеробе в соседней комнате: Одо крепко спит в гнездышке, сложенном из полотенца и кое-какой одежды Питера, – одна рука проснута меж ног, другая подложена под голову.