Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут вдруг открылась дверь, и мой знакомый Александр завел чуть прихрамывавшего мальчика, по виду лет девяти-десяти, и указал ему на вторую кровать, после чего с подножия снял карточку, на которой было написано «Альфред Черчилль», и вставил новую – «Леонард Блейк».
Посмотрев на нас, Александр сказал:
– Познакомься, Джимми, это твой новый сосед – юнга с одного из английских кораблей. Вряд ли он тут надолго задержится, но пару дней все же полежит – англичане его так избили, что мы его оставим под наблюдением – мало ли что. Николас, ты можешь с ним поговорить, если хочешь, Лена говорит, что ему – можно.
Он вышел, после чего Николас подошел к мальчику и протянул ему руку.
– Давай знакомиться. Меня зовут Николас Домбровский. Это – Джимми Катберт. А тебя зовут Леонард?
– Ленни, сэр. – Мальчик съежился, словно ожидая удара, и взглядом затравленного зверька посмотрел на Ника и меня.
– Не бойся, Ленни, никто тебя здесь не тронет. Здесь Россия, а не Англия, – улыбнулся ему Ники.
– Я уже один раз пробовал убежать от них, – заплакал вдруг мальчуган. – Они меня потом долго били, а потом посадили на цепь в трюм, к крысам… – и он зарыдал еще сильнее. – Не отдавайте меня им.
Ники с жалостью посмотрел на него, встал и сказал:
– Не отдадим, не бойся. Расскажи мне все, а я поговорю с командованием. Я, вообще-то, журналист и могу написать про тебя в газету. Можно?
Тот подумал и сказал:
– Только всего не пишите. А то потом смеяться будут…
И начал свой страшный рассказ.
Мать Ленни была плимутской портовой проституткой, и никто не знал, кто его отец. В девять лет мать выгнала его из дома, сказав, что он уже насиделся на ее шее, и что ему пора самому зарабатывать себе на еду. И велела наняться в юнги.
Он так и сделал. Но жизнь на борту корабля стала для него сущим адом. Ему запомнились ежедневные побои:
– Говорит мне лейтенант Линдзи: принеси мне пива. Я иду, наливаю ему кружку и приношу. А тот орет на меня: «Как ты смеешь мне это подавать – ведь она неполная!»
– У нее же пена садится, – говорю я. А он как ударит меня…
В следующий раз я подождал, когда пена сойдет, и долил пиво. А тот снова мне как даст, дескать, чего ты так долго копался, скотина?
Другие точно так же: тут плохо убрано, там слишком медленно, здесь не то принес… А боцманмат пришел как-то вечером пьяный, снял с меня штаны и… – тут мальчик снова заплакал.
– Тогда понятно, почему ты убежал, – сказал Ники. – А как тебя поймали?
– Да не понимаю я лопотание этих лягушатников, – всхлипнул Ленни. – Меня и схватили и вернули на корабль. Потом меня били плеткой, а тот самый боцманмат – Камерон его фамилия – и его дружки, ногами.
Едва я очухался – меня в трюм бросили и на цепь посадили. Два дня не давали ни есть, ни пить. А когда я не выдержал и пописал, избили еще раз – Камерон этот больше всех старался, да еще орал при этом: «Что же ты, сволочь, в трюме ссышь?!»
Не знаю, как жив остался. Лежу я, пошевелиться не могу, как вдруг меня кто-то укусил, да больно так. Глянул я – вижу, крыса сидит. Большая такая… Только на третий день сняли меня с цепи, но потом били при каждом удобном случае, – и Ленни зарыдал еще сильнее.
Николас хмуро посмотрел на меня, нехорошо усмехнулся и сказал:
– Однако сволочи эти англичане.
Я кивнул ему и ответил:
– Кто б мог подумать…
Тут открылась дверь, и какой-то матрос – не Александр – сказал что-то по-русски. Ник ответил ему на том же языке, а потом повернулся ко мне:
– Отправляюсь на другой корабль, почему – пока не знаю. Как только вернусь, зайду к вам. Ленни, не падай духом, тут тебя бить не будут, а наоборот, вылечат.
И вышел из кубрика.
16 (4) августа 1854 года.
Лондон. Букингемский дворец
Королева Британии Виктория
В дверь Зеленой гостиной королевского дворца деликатно постучали.
– Войдите, – сказала Виктория, оторвавшись от созерцания внутреннего двора своей резиденции.
В гостиную вошел Алан, пожилой дворецкий, привезенный Викторией из Холлирудского дворца в Шотландии. В этом году королева уехала из Холлируда намного раньше, чем обычно. Ведь ее флот доблестно сражался с этими русскими дикарями в далеком Балтийском море. Он должен был вернуться с победой, и Виктория, в ожидании его, еще в конце июля отправилась в свою лондонскую резиденцию.
– Ваше величество, – согнув с кряхтением спину, произнес Алан, – сэр Джеймс Грэм со срочным донесением просит вас принять его. Прикажете впустить?
– Да, Алан, пусть войдет, – кивнула королева.
Первый лорд Адмиралтейства переступил порог гостиной и низко поклонился Виктории.
– Здравствуйте, сэр Джеймс. Надеюсь, вы наконец-то принесли мне хорошие новости? – с надеждой спросила королева.
На кораблях ее величества в Балтийском море были почтовые голуби, взятые из Копенгагенского посольства. Выбор был сделан потому, что год назад британский телеграфный кабель был проложен из Голландии через Германию в Данию, и любые сообщения можно было теперь достаточно быстро переправить в Лондон.
– Ваше величество, – осторожно произнес первый лорд, – я получил кабель из нашего копенгагенского посольства. Но, увы, то, что я спешу вам сообщить, хорошими новостями назвать трудно.
Королева Виктория нахмурилась.
– Сэр Джеймс, – она резко повернулась к Грэму, – вы же в свое время пообещали мне, что мы вот-вот одержим победу у крепости, как ее… – королева заглянула в бумагу, лежавшую на столе перед нею, – Бомарзунд. Неужели вы до сих пор не смогли взять эту недостроенную русскую крепость?
– Ваше величество, – осторожно, стараясь сохранить спокойствие, ответил первый лорд Адмиралтейства, – сегодня утром в наше посольство в Копенгагене прилетел почтовый голубь с донесением от адмирала Непира. Его нам переправили по телеграфу. К сожалению, сообщение пришло, как это часто бывает, в несколько искаженном виде. А так как оно было зашифровано в Копенгагене, то мы не смогли расшифровать все донесение полностью. А та его часть, которая подлежала дешифровке, увы, наводит на мысль о том, что далеко не все было передано правильно.
– Не томите меня, сэр Джеймс, – королева уже начала не на шутку сердиться. По ее полному лицу пошли красные пятна. – Что именно вы смогли расшифровать?
– Адмирал Непир пишет, – сказал первый лорд, – что пятнадцатого августа у Бомарзунда взорвались пять кораблей – три наших и два французских. После этого появилось несколько русских железных кораблей, которые в свою очередь метким пушечным огнем уничтожили еще… С этого момента текст донесения не поддается дешифровке. Мы сумели прочитать лишь последнюю шифрованную группу. В ней идет речь о приказе адмирала Непира сдаться и о его решении застрелиться, так как он не выполнил обещания, данного вашему величеству, за что он и просит у вас прощения.