Колян видел врага. Открыл огонь, но пулемет на половине очереди захлебнулся. Кончились патроны. Николай с трудом вставил пятый, последний магазин. А бандиты все наступали, они, казалось, были везде и стреляли, стреляли, стреляли. Коля почувствовал легкое головокружение, видно, рана в боку сильно кровоточила, да и из рукава сочился приличный кровавый ручеек. Николай терял кровь, а вместе с ней и силы. Превозмогая головокружение и подступившую тошноту, он выбрал цели и не спеша, методично стал посылать во врага очередные порции свинца. О том, что патроны вот-вот кончатся, Колян уже не думал. И когда пулемет умолк, он здоровой рукой отбросил его от себя. Где-то в ущелье вскрикнул Костя, видимо, и его достала-таки пуля. Автомат замолчал.

— Твари! – прохрипел Колян. – Сейчас разберемся, до конца разберемся!

Он вытащил гранату, выдернул зубами кольцо, сжал в руке свое последнее оружие, облокотился на валун, глядя, как к нему приближается враг. Те увидели, что боец отбросил пулемет, другой тоже молчит, значит, подстрелен, и опасности больше не чувствовали. Колян же подумал о том, на сколько они задержали преследование? Сорок минут уж точно, а этим козлам еще к плато выйти. Уйдут ребята, теперь точняк уйдут, а это самое главное. Костю жалко, лишь бы живым не взяли…Глаза начала затягивать пелена, и остальное он увидел словно сквозь сон. Приближающиеся боевики вдруг начали дергаться и падать на камни. Усилился автоматный огонь со всех сторон, послышался отборный русский мат. Что это? Мираж? Коля плохо понимал происходящее. Мимо пробежал вроде как солдат в камуфляже и голубом берете. Десант? Здесь? Откуда? Разум все более затуманивался, и Коля почувствовал, как слабеют пальцы. Еще немного, и он не удержит чеку, но вдруг чья-то сильная рука крепко сжала его ладонь. Коля медленно поднял голову.

Шах аккуратно разжал пальцы солдата и вытащил гранату, вставил валяющееся рядом кольцо в чеку и отбросил безопасный теперь кусок металла в сторону. Затем он быстро и профессионально перевязал Колю, поднял его на руки.

— Держись, солдат, держись, сейчас мы тебя до медиков доставим. Ничего, Коль, ничего, главное, живой.

— Шах, – шепотом, из последних сил, спросил Коля. – Костя? Братан, как?

— Помолчи. Жив твой друг, жив, – последнее, что услышал Николай, теряя сознание.

Через несколько минут Шах передал раненого бойца полевому медпункту десантно-штурмового батальона, где уже находился Ветров. Батальона, который, перекрыв все нормативы, наконец вышел в заданный район. И хотя вышла пока всего лишь одна рота, но свежие, крепкие ребята были в состоянии не только уничтожить преследование, но и через определенное время при огневой поддержке авиации выбить с ходу остатки боевиков с высот, не дав им, панически бежавшим, добраться до спасительного ущелья. Там были уничтожены многочисленные отряды Хабиба, Теймураза Костолома, Рашидхана и Окулиста, имеющие на вооружении тысячи профессионально подготовленных наемников, которым так и не удалось сломить сопротивление полутораста молодых ребят. Вчерашних пацанов, дравшихся за этот безымянный клочок земли так, словно позади были их семьи, жены, матери, невесты. Да так оно, в сущности, и было.

В одиннадцатой палате хирургического отделения окружного госпиталя находились трое пациентов. Михаил Гольдин, Костя Ветров, Николай Горшков. Первые двое лежачие, Колян же относился к категории ходячих. После ожесточенных боев у Косых Ворот прошло несколько недель, и ребята шли на поправку. Сегодня начальник отделения полковник Старча на утреннем обходе объявил, что завтра раненых посетят высокие гости во главе с полномочным представителем президента в нашем округе и командующим военным округом. Приказал навести идеальный порядок в палате. Колян, который уже трижды был замечен в употреблении спиртных напитков и числился у медперсонала в потенциальных нарушителях, был предупрежден персонально.

— Не дай тебе бог, Горшков, что-нибудь сегодня выкинуть. Мне не хватало счастья представлять больного с опухшей от похмелья рожей. Контроль за тобой особый, и я отдал распоряжение в случае каких-либо выкрутасов с твоей стороны закрыть тебя в кладовку, несмотря на все заслуги.

— А я пожалуюсь.

— Да? И кому же?

— Командующему, кому же еще?

— И на что конкретно?

— На беспредел ваш, госпитальный. У меня после Чечни психика, можно сказать, расшатана окончательно. И, естественно, нет-нет да и требует успокоения. Че, сто граммов нельзя по-тихому принять?

— Солдату срочной службы даже пробку нюхать нельзя, неужели не знаешь? И ладно, черт с тобой, если бы по-тихому, но ты же все отделение на уши ставишь под градусом!

— Кто сказал?

— Весь медперсонал, которому посчастливилось лицезреть тебя пьяным.

— Наговаривают, товарищ полковник. А если кому и сказал что, то не со зла же и не зря. Не задевай!

— Ты смотри, какая персона? В общем, довольно разговоров, я тебя предупредил. Упал на кровать и из палаты ни ногой. Иначе посажу под арест. Ты меня знаешь. Хоть пример бы с друзей брал.

— Это че? Лежачим быть? Здесь уж вы, товарищ полковник, к «чехам» претензии выставляйте, что не уделали меня как следует.

— Короче, Горшков, я предупредил тебя.

Поэтому вечером Колян чувствовал себя неуютно. Надо же так получиться, именно сегодня он сговорился с одним прапорщиком из соседнего отделения раздавить полбанки. Получался облом. Старча шутковать не будет. Если сказал закроет, значит, закроет.

— Когда этот беспредел кончится? Сколько еще тут торчать? Никакой жизни, в натуре. Быстрее бы в отпуск. Вот где оторвусь так оторвусь и Глобе нашей все стекла побью – напророчила, плесень лавочная.

— При чем тут старушка? – спросил Костя.

— Как это при чем? Кто нагадал, что ждет меня смерть высокая, громкая? Она! Не я же? Вот и попал, с ее подачи, под пули.

— Она смерть тебе нагадала, а ты жив. Значит, все ее расклады – фуфло, – поддержал разговор Гольдин.

— А ты знаешь, почему я жив остался? А? Костя знает, а тебе объясню. Когда эта старая волчица мне судьбу рассказала, тут же потребовала, чтобы я ей яйца принес.

— Чьи яйца?

— Ну не мои же? Ты че, Голь, в натуре, чердак свой на высоте оставил? Ясно чьи. Куриные. Принеси, говорит, два десятка, а то ничего не сбудется. Понял, нет? Я, понятно, не понес, вот и результат – ее предсказания сбылись наполовину. В переделку-то я попал, но остался все же живой. А отнес бы я тогда эти проклятые яйца? Че было бы? А то, что меня первого и грохнули бы, и лежал бы я сейчас в гробу цинковом, где-нибудь под развесистой ивой. У нас их на погосте, ив этих, полно.

— Коль? Ты серьезно веришь в то, что говоришь? – спросил Костя.

— Ладно, умник, знаю, что сказать хочешь. У тебя свой котелок, у меня – свой. И в че я верю, а в че нет, никого не колышет.

В палату просунулась чья-то голова.