Сердце колотилось в груди, как бешеное, в горле пересохло. Я поднялась и заставила себя добрести до ведра с холодной водой, стоящего в передней. Выпив немного, умылась и провела руками по волосам. Что значил этот очередной кошмар? Кто этот мужчина в темном, и почему он пытался предупредить меня? Это тоже часть воспоминаний? Это тоже не просто сон, а послание, написанное погребенной во тьме частью меня, частью, которая сегодня или завтра вырвется на свободу?

Наложив себе каши из горшка, я принялась за завтрак. Ложиться спать не было смысла — я чувствовала себя совершенно бодрой, несмотря на кошмар. Тем более, все это скоро кончится. Тем более, что я скоро вспомню все до мелочей.

По спине пробежали мурашки, когда я подумала о том, что завтра эти кошмары и эти обрывки воспоминаний станут не просто снами. Он станут моим прошлым, частью моей жизни, частью моей судьбы. Готова ли я принять это? Готова ли я принять себя, как человека, родившегося не на Земле, а в местах, о которых я могла бы никогда в жизни и не услышать, если бы не лыжная база, Школа Протеже, миламирский турнир, окончившийся моей смертью — второй моей смертью в обитаемых мирах?

Пока матери не было, я решила навести в доме порядок. Убрала постель, завела музыкальный ящик, натаскала воды из колодца, поставила вариться куриный бульон, чтобы к обеду сделать наваристый суп. Подметая пол, я даже напевала, и только поймав себя на том, что пою земную песню, осеклась.

Скрипнула дверь. Решив, что это Онел-ада, я нацепила на себя подобие улыбки и обернулась, но это оказалась не она. Мальчика лет десяти, стоящего на пороге, я не знала, но он, похоже, очень хорошо знал меня. Его озорное, раскрасневшееся от мороза лицо озарила легкая улыбка, он вошел внутрь и приветливо махнул мне рукой.

— Одн-на, привет! А где тетя Онел-ада?

— Ушла к озеру, — сказала я, отбрасывая с запотевшего лица волосы. — Привет.

— Мама послала за тобой, — сказал мальчик. — Ты сможешь пойти или придешь попозже, когда тетя Онел-ада вернется?

— Мама? — переспросила я.

Мальчик улыбнулся еще шире.

— Да! Она сегодня совсем хорошо себя чувствует, и очень хочет видеть тебя. Мы все по тебе скучали.

В мозгу ничего не мелькнуло: ни имени, ни смутных образов, ни мыслей. Я смотрела на мальчика и совершенно определенно понимала, что вижу его впервые.

— Я приду, — пробормотала я, понимая, что он ждет от меня ответа. — Передай маме, я приду, как только придет… тетя Онел-ада.

— А можно я побуду с тобой? — спросил он. — У нас все готовятся к приезду Терна, и в доме скучно.

Я вспыхнула при упоминании этого имени, и тут же все поняла. Терн. Мама, которой лучше. Ну, конечно. Речь идет о жене Клифа и о матери Терна — о женщине, которая одним своим словом сняла с меня все обвинения.

— Конечно, — сказала я. — Заходи.

Пока мальчик раздевался и скидывал валенки, я поставила на печь чайник и выкопала из дальнего угла шкафа вазочку с печеньем. Кажется, мой гость уже бывал здесь. Он забрался на стул и стал разглядывать меня своими блестящими глазами. Я закончила подметать, вытерла пыль со шкафов и уселась напротив. Похоже, мальчик чувствовал себя здесь как дома. Он уже опустошил половину вазы с печеньями и теперь, налив нам обоим воды с приправами, с удовольствием принялся за вторую половину.

— Отец сказал, Терн приедет вечером. Мама сегодня плакала весь день, да еще и Ар-ка заявилась, — мальчик скорчил гримасу. — Все упрашивала маму прийти к ней в гости. Не люблю ее. У нее нос картошкой.

Я фыркнула, наливая нам воды с приправами. Ар-ка, значит. Заявилась. Сразу же, как узнала, что приедет ее ненаглядный Терн — и мне тут не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, чем вызвано такое внимание. Наверняка все дело в том, что я вернулась в деревню, да еще и в белых одеждах невинной жертвы. Я сказала себе, что это меня совершенно не волнует.

— Я ждал, что ты придешь к нам вчера, — продолжал мальчик. — Маме, правда, вчера было не очень хорошо. Но Ли-ра ее вылечит, это уж как пить дать.

Хлопнула дверь, и в облаках пара появилась Онел-ада с тазиком свежевыстиранного белья в руках. Она увидела кипящий на огне бульон, оценила чистый пол и отсутствие пыли и перевела взгляд на меня.

— Ты уже встала, — начала она, но тут увидела одежду и обувь, стоящие у порога, и замолчала.

— Фелик, — сказала она. — Ты чего это с утра пораньше? Разве маме не нужна твоя помощь по дому?

— Здрасте, тетя Онел-ада, — бодро произнес мальчик. — Я пришел за Одн-ной. Мама хотела с ней повидаться. Одн-на у нас раньше часто бывала, и мы уже скучаем без нее.

— А может, она и не хочет к вам приходить, — заворчала моя мать, снимая с вешалки веревку с прищепками. — Может, ей уже надоел один болтливый озорной мальчишка, который сидит сейчас на стуле и доедает печенье, а оно, между прочим, было заготовлено не про его честь.

Говорила она совершенно серьезно, но Фелик прыснул, подавился печеньем, и мне срочно пришлось оказывать ему первую помощь. Когда мальчик, наконец, откашлялся, он подмигнул мне и, засунув, последнее печенье в рот, поднялся.

— Ну, знаете, раз мне тут не рады, я, пожалуй, пойду. Одн-на, идем. Ты добрая, я тебя забираю с собой.

— Не отдам, — сказала моя мать. — Это моя дочка, так что не отдам.

Глаза ее смеялись, а на мои вдруг навернулись непрошеные слезы. Я уже и забыла, когда в последний раз со мной и обо мне говорили вот так — по-доброму, без насмешек. Как дома.

— Ну, иди, — сказала Онел-ада, кивая мне. — Давайте пообедаем — и иди. Только надолго не задерживайся. Сегодня нам надо будет наколоть дров для печи, и после обеда мне будет нужна твоя помощь.

Я накрошила в бульон картошки, забросила горстку злака, похожего на рис, и вскоре вкусный суп был готов. Набитый печеньем живот Фелика, как оказалось, обладает способностью растягиваться до бесконечности. Он съел миску супа и обглодал птичье крылышко со здоровым аппетитом голодного человека. Я только удивлялась.

Наконец, мы выбрались из-за стола. Зимнее солнце уже клонилось к закату, а я еще собиралась помочь Онел-аде с дровами. Нужно было поторопиться.

Да, несмотря на слова Ли-ры о том, что мне нужно поменьше говорить и видеться с другими людьми, я все же решила пойти в дом Фелика и встретиться с его матерью. Терн был здесь вовсе ни при чем, хотя ехидный внутренний голос все же не преминул отвесить по этому поводу пару весьма циничных замечаний. Но я честно шла не из-за Терна. Я шла, потому что хотела заглянуть в глаза женщине, которая заставила меня сделать то, что все вокруг сочли предательством. Я просто хотела понять.

В неизменном облаке пара мы ввалились в переднюю большого двухэтажного дома.

— Мама! — крикнул Фелик, стаскивая с ног валенки. — Мама, я привел Одн-ну! Я молодец? Скажите мне: я — молодец?

— Молодец, молодец! — донесся откуда-то издалека смеющийся голос, и вскоре из комнаты, стуча палкой для ходьбы, нам навстречу вышла женщина.