ожидая его указаний. Вулфрик глубоко вздохнул, его голова слишком сильно болела, чтобы полностью осознать происходящее. 'Давайте займемся телами', - сказал он. Уложите их на лошадей, чтобы ехать домой. Похитители скота пусть гниют там, где лежат". Каждое решение заставляло его голову стучать сильнее. Он хотел только спать.

Он посмотрел на Белгара, чтобы узнать, что тот думает о решениях Вульфрика, но сказать об этом было невозможно. Если за мгновение до этого в его глазах была сталь, а челюсть твердо держалась, то теперь у Белгара был усталый, ослабленный вид пожилого человека, каким он и был. Это зрелище подавило Вульфрика, но было что-то волнующее в том, что произошло в тот день, что-то в том, что на несколько мгновений Белгар Старый снова стал Белгаром Смелым.

33

Скот был обнаружен, он с безразличием стоял между деревьями. Фридрик выехал из леса следом за ними с такой широкой улыбкой, что можно было подумать, будто он в одиночку прогнал риверов. Они отогнали скот обратно к пастуху, чье молчаливое выражение лица дало слабый намек на заминку, когда он увидел, что его животных возвращают. То, что при их возвращении погибли три человека, его ничуть не обеспокоило.

Фридрик болтал всю дорогу домой, его восторг от участия в битве и возвращения скота привел к трансформации личности. Вулфрик задумался, как теперь будет звучать его отчет перед вновь созданным советом. Его мысли об этом дне были горько-сладкими. Он отправился в свой первый поход, сражался в своей первой битве, убил своего первого человека. За несколько недель до этого он был мальчишкой. Теперь он был помазанным и кровным воином. Он также потерял товарищей, и это омрачало все остальное. Образ Хейна, глядящего на него с печальной улыбкой, с пузырями крови в уголках рта, сменился образом бледного лица и безжизненных глаз Аншеля, а Колбейн был сброшен с лошади, как тряпичная кукла. Он знал, что никогда не сможет стереть эти образы. Деревня не могла позволить себе такую потерю. Если каждый раз будет происходить то же самое, Вульфрик считал, что к весне он будет мертв.

Он посмотрел на Белгара. Тот не отдал ни одного приказа с тех пор, как они повернули, чтобы атаковать налетчиков. Все выполняли только приказы Вулфрика, и ни разу ни одно его слово не было поставлено под сомнение. Никто из них даже не колебался в том, как поступить по его слову. Это было странное чувство, тяжелое чувство. Бремя.

Мать Рорика была одной из первых, кого увидел Вулфрик, когда они вернулись в деревню. Ее глаза ненадолго остановились на нем, затем перескочили на каждого из остальных всадников и только потом на трех лошадей с телами, перекинутыми через спины. Нортландцам не свойственно проявлять свои эмоции на людях, и Вулфрик видел, как исказилось ее лицо, когда она пыталась сдержать душераздирающий вопль. Все в Леондорфе страдали в предыдущие месяцы; отец Рорика умер вместе с Вульфриком по дороге в Расбрук. Вульфрик боялся, что именно это горе сломит их решимость. Скот казался ему теперь бесполезным. Это была слишком высокая цена за гордость, и Вулфрик не мог представить, что шесть голов скота — это разница между комфортом и голодной смертью.

Члены совета, предупрежденные о суматохе снаружи, появились из Большого зала и встали на ступенях, ведущих к нему. Фридрик протиснулся вперед, словно он был самым важным человеком на свете, и, оказавшись в пределах слышимости, начал что-то возбужденно говорить. Вулфрику было наплевать на то, что он скажет. Все, чего он хотел, — это добраться до дома, опустить голову и натянуть одеяло на голову. Она все еще пульсировала, а в ушах стоял свист, который не ослабевал с тех пор, как его ударили. Он не мог объяснить, почему он так устал, как и то странное ощущение, которое овладело им. Он вспомнил, что Этельман говорил об Избранных Джорундира. Он должен будет обсудить это с ним, как только представится возможность.

Он смотрел, как Фридрика ведут в Большой зал. Он понял, что рядом с ним находится Белгар.

'Ты должен гордиться', - сказал Белгар.

Я этого не чувствую. Он не стоит шести коров".

А дюжина стоит? Или сотни? Если бы мы не сделали то, что сделали сегодня, мы бы потеряли именно это. Может быть, все, и наши люди умерли бы с голоду. Теперь они знают, что мы можем сражаться за свое, и если они придут искать, мы отправим их домой, накинув на спины их лошадей". Он сделал паузу и посмотрел на Большой зал, его лицо помрачнело.

'Ты собираешься присоединиться к ним?' спросил Вулфрик, кивнув в сторону Большого зала.

'Да. Предполагаю, что мне все еще рады. Не стоило их сюда пускать".

Вулфрик заметил свою мать, рядом с которой стояла Адальхаид. Два самых важных человека в его жизни. Вид их вместе давал ему надежду, что он сможет сохранить их обоих в ней.

Белгар заметил направление его взгляда. Иди, — сказал он, заставив себя улыбнуться. Вульфрик кивнул, соскользнул с седла и пошел к ним навстречу.

Тепло и уют дома мало успокаивали Вулфрика. Он сидел за столом, пока его мать готовила, а его мысли были далеко отсюда. Он не мог забыть, как члены совета собрались у дверей Большого зала, как собственнически, почти враждебно они смотрели на воинов, когда те вернулись на площадь. Ни благодарности, ни поздравлений; ничего, кроме завистливого взгляда.

В то утро Белгар возложил на Вульфрика обязанности первого воина. Он гадал, станет ли он постоянным, но все же не решался сказать об этом матери. Она поставила на стол тарелку с тушеным мясом и села. Вулфрик сразу же принялся за работу; он не осознавал, насколько голоден, пока не почувствовал запах готовящейся пищи.

Я тут подумала, — сказала Френа.

Вулфрик остановился на середине жевания. Эта фраза обычно предшествовала чему-то, что ему не нравилось.

Адальхаид была здесь все время, пока тебя не было. Во время паломничества, когда ты был болен…

Вулфрик опустил ложку на тарелку. Он слишком устал, чтобы вступать в этот спор. Его решение уже давно было принято, и изменить его было невозможно. Как бы он ни любил свою мать и ни уважал ее мнение, никто не мог сказать ему, что делать сейчас.

Она прекрасная девушка, — сказала Френа. Нет ничего прекраснее. Я понимаю это сейчас, и учитывая все, что произошло, все,