Лекцию свою закончил щупленький оратор громкими возгласами: «Не дадим вражьим силам вырвать Чехословакию из нашего социалистического блока! Да здравствует р-р-рабочая солидарность!» – и смешно потряс костистым своим кулаком…

Утром уже в Симферополе. Приятная жара и солнце. Зелень скверов и белизна стен домов и одежды людей. У меня тоже белая блузка и светло-голубая юбка ситцевая. И уже купила белую панаму с полями.

Верочка[236] сразу же стала расспрашивать, что нового в отделе, а Валентин Александрович – какие новости в «Руде право». Рассказываю. Судя по их газете, все там прекрасно. Критикуют коммунистов за ошибки прошлые. Разве ж это плохо? Исправятся от критики – всем лучше будет! Критика людей не отпугивает. Наоборот. Молодые у них подаются в партию. Дубчека, генсека своего, любят. И Сво´боду любят. И нас, русских, тоже любят. Верят нам. Верят, что построят социализм «с человеческим лицом». При таком социализме человек не только работать сможет, но и творить. Это ж как здорово! Там смогут люди и выбирать, и свободно высказываться. Цензуру сняли. Ну а наш лектор это называет контрреволюцией, происками американского империализма и НАТО.

Верочка, она ведь партийная, член парткома институтского, слушать такие «новости» не стала, поднялась искупнуться, а Валентин Александрович (он старше Верочки, войну прошел) печально головой качал, повторял: «Жалко их, ой как жалко! Ведь не позволят им. Заду-ушат. Разве ж такое стерпят: цензуру отменили! Еще и наши того же захотят. Чего доброго, запрещенное напечатают: “Доктора Живаго”, “Раковый корпус”, Библию. Прочитает наш советский человек и гнить начнет, как Запад гниет…»

И все время, пока Верочка плавала, Валентин А. во весь голос душеньку свою облегчал. Здесь, у моря, никто не подслушивает.

Вечером ели курицу с лапшой и пили крымское вино. Засыпала в своей чудной «виноградной» постели под хор цикад.

Эльвира Филипович. Москва, конец 1960-х годов

(Из личного архива Э. Филипович)

Море удивительно спокойное, теплое. Но люди напряжены. Это видно по тому, как расхватывают «Известия». Отдыхающие здесь все почти москвичи – врачи, учителя, инженеры. Болеют за чехословаков. Это чувствуется.

На днях снова собрались на совещание все шесть стран Варшавского договора. В Братиславе подписали важную бумагу, текст которой печатается в газетах и передается по радио. Ничего конкретного про «события». Просто говорится об идеях марксизма-ленинизма, об укреплении социализма. Но какое-то угрюмое напряжение между строк… Неужели Валентин Александрович прав: «Могут и вдарить?» Но ведь сказано в тексте и о демократии, и о суверенитете. Это успокаивает.

Вода в море теплая – вылезать не хочется. И ветра нет, и солнышко. Но сквозь баюкающий плеск прибоя треск транзисторов: все о том же, о событиях в Чехословакии, о давлении Запада и темных силах контрреволюции…

У меня все еще отпуск. На огороде так здорово. Морковку уже вовсю дергаю, нежную, почти без шкурки, помидоры собираю, кабачки. А огурчики уж и посолила. Дни погожие стоят.

Успокоенная огородом, солнышком, пришла домой, и тут Иво мне: «Ваши в Праге! С танками!» – «Чего-о-о?» – «Освободители!! – Сам бледный, и руки трясутся. – Валентин Александрович мне сказал. Иди к ним. Послушай». Прибегаю к Верочке. Оба дома. Слушают радио. На «Голосе Америки» треск ужасный. Только и поняла: «…оккупировали всю страну», «танки…». А по нашему радио торжественно бодрый голос передает сообщение ТАСС о том, что СССР и другие союзные социалистические страны – ГДР, Венгрия, Польша и Болгария – «удовлетворили просьбу партийных и государственных деятелей ЧССР об оказании неотложной помощи чехословацкому народу… вооруженными силами. Союзные войска вошли во все города Чехословакии. Беспрепятственно. Многие чехословацкие граждане выражают войскам свою признательность за своевременный приход в ЧССР на помощь в борьбе с контрреволюцией…». Меня ошарашило: вот это брешут! Не было ведь там никакой контрреволюции. Просто можно было критиковать. Видимо, кому-то «на хвост наступили» критикой. И все ж не верилось, чтобы сами позвали.

«Говорят, члены их ЦК помощи попросили. А что сами они пишут? Вы же “Руде право” получаете…»

Да. И сегодня пришло, за 20 августа. Там и намека нет на то, что наши передают. Ни контрреволюции, ни тем более насилия над народом, ни вражды к СССР. Было перед этим беспокойство, что советские не понимают их, но потом, после этих совещаний в Братиславе и в Чиерне, все вроде бы улеглось.

«Самое главное, было достигнуто понимание, возник даже термин «дух Братиславы», преодолена была возможность разрыва, которая угрожала отношениям КПЧ с партиями других стран Варшавского договора».

«Наши дружественные отношения с СССР и социалистическими странами будут и в дальнейшем развиваться. Это альфа и омега нашего народного завтра…»

Все это я читаю им из газеты «Руде право». Совсем свежая, вчерашняя газета! Хорошо ходили. «Больше не придут. Всю прессу там арестовали», – невесело сообщил Валентин А. Потом нашел станцию, которую не глушили, но где голоса дикторов, напряженно тревожные, мешались со звуками сирен скорой помощи, с шумом большого собрания людей, какими-то хлопками, скрежетом, отдельными выкриками. «Говорит Прага, работает радиостанция Влтава. В Праге советские танки. Все в шоке. Оккупировали! Нет и не было никакой контрреволюции. Захват Чехословакии – удар по социализму. Предательство… Хотят растоптать нашу дружбу с русскими…» Видимо, радиостанция где-то на улице. От дикторов микрофон переходит к просто людям, жителям Праги. «Мы всегда рады русским. Но с танками не звали». «У нас нет капитализма. Мы за социализм. Верим Сво´боде, Дубчеку».

Все это, разумеется, я перевожу с чешского. На душе ужасно. «Кто же это все сделал?!» Там в Праге Карел и Люба и дети их. Они искренно любят Россию, русских. Оба коммунисты. Недавно прислали письмо. Рабочее место на исследовательской биологической станции в Горних Почерницах для меня держат… С какими же глазами я теперь туда поеду? Поди, дураками считают нас, русских! Карел об их реформах писал одобрительно. А уж он-то коммунист настоящий, быстро бы понял, если бы контрреволюция угрожала…

Домой, в общежитие, вернулась поздно. Иво сидел с Вениаминовым Сашей. Пришел по-дружески поздравить «с помощью». Как-никак жили в Тимирязевке в одной комнате. Так что почти родня. Потом Саша, конечно, понял, что не поздравлять, а соболезновать надо. Все равно причина есть: назюзюкались оба. За скорейшее «прояснение» пили, за мирный «отход». От «прояснения» такого у Саши (очень умный, толковый и по сути своей добрейший человек) голова зачугунела. Свалился на Ленуськину коечку, откуда жена его Люба, активно чередуя нежные уговоры с громкими понуканиями и подзатыльниками, еле вытащила.