Следует признать, что все акции, предпринятые "Вервольфом", не достигли больших результатов, исключая, правда, те из них, которые предусматривали мероприятия по запугиванию населения. Было проведено лишь несколько диверсий (наиболее успешные в Аахене и Кранкенхагене). Члены гитлерюгенда писали на стенах домов лозунги примерно следующего содержания: "Предатель, не спи, "Вервольф" следит за тобой". Как оказалось, и Скорцени, и Прютцман не питали особых надежд на успех партизанской войны в Германии. Если верить показаниям Скорцени (Прютцман покончил жизнь самоубийством сразу после первого допроса), лица, ответственные за создание в рейхе подпольного движения, полагали, что проект обречен на неудачу. Интересно, что сами союзники более серьезно относились к возможности сопротивления на оккупированной территории. Показательно, что даже Гиммлер инструктировал Прютцмана о необходимости сокращения активности "Вервольфа" и сведения ее к одной лишь пропагандистской работе[429]. Очевидно, что рейхсфюрер СС играл в свою игру и опасался, что диверсионные акты могут оказать негативное влияние на переговоры с западными союзниками, ведущиеся через Швецию. Однако Гиммлер ничего не мог поделать с радиовещанием, находящимся в ведении Геббельса. "Вервольф" продолжал транслировать свои передачи с призывами к населению вести партизанскую войну против врагов Германии.

На Восточном фронте организация подпольных групп на оккупированной территории оставляла желать много лучшего. Быстрое продвижение Красной Армии в феврале и марте 1945 года не позволило немцам оставить за линией фронта хорошо подготовленные и экипированные группы сопротивления. Отдельные подразделения фольксштурма, окруженные в советском тылу, естественно, в расчет принимать нельзя. С другой стороны, пропагандистские мероприятия "Вервольфа" давали отличный предлог для контрразведчиков и частей НКВД усилить репрессии против немцев. Западные союзники прекрасно видели, что на их фронте деятельность "Вервольфа" потерпела полное фиаско. Гитлеровская молодежь приходила в недоумение, когда находила в организованных для них подземных бункерах продовольственный запас всего на десять — пятнадцать дней. О каком фанатизме в этом случае можно было говорить? Новоявленные партизаны являлись всего лишь изможденными несчастными юношами. Некоторые из них кончали жизнь самоубийством, "чтобы избежать мучений во время допросов, но прежде всего — не желая идти на предательство". Многие члены "Вервольфа", едва получив от начальства задание подготовить какой-нибудь террористический акт, просто разбегались по домам.

Германское население понимало, что весь проект с "Вервольфом" не отвечает германскому национальному характеру. "Мы, немцы, не являемся нацией партизан, — писала в своем дневнике одна германская женщина. — Нам нужен лидер, который отдавал бы приказы"[430]. Она путешествовала по Советскому Союзу незадолго до того, как к власти в Германии пришли нацисты. Во время длинных бесед в вагоне поезда русские отпускали различные шутки по поводу недостатка у немцев революционной активности. Один из "товарищей" сказал следующую фразу: "Немцы будут штурмовать железнодорожную станцию только в том случае, если до этого они предварительно купят билеты на прибывающий поезд".

Существуют данные, что под конец войны служащие гестапо стали под различными предлогами переводиться в криминальную полицию. Вряд ли такие мероприятия являлись частью деятельности "Вервольфа", просто гестаповцы прекрасно понимали, что оккупационным властям, несомненно, будут нужны полицейские из местного населения. Таким образом, они рассчитывали вновь оказаться востребованными. Накануне поражения члены организации СС, так или иначе, вынуждены были предпринимать меры к самовыживанию. Опасаясь репрессий со стороны союзников, они запасались фальшивыми документами, ранее приготовленными для членов "Вервольфа". Другие эсэсовцы снимали униформу с убитых военнослужащих вермахта и присваивали себе их солдатские книжки. Германские солдаты были крайне возмущены тем фактом, что эсэсовцы, готовя почву для своего исчезновения, одновременно продолжали расстреливать дезертиров. Немецкие военнопленные рассказывали американским офицерам, что члены СС приказывали портным пришивать на их гражданские костюмы большую букву "П". Это означало, что эсэсовцы намеревались скрыться под видом насильно угнанных в Германию польских рабочих.

Желая ожесточить борьбу против своих противников, нацистское руководство полагалось не только на военные трибуналы и экзекуции со стороны частей СС. Большую работу в этом направлении проводило министерство пропаганды, регулярно сообщавшее о насилиях, творимых над немецким населением. В частности, оно распространяло информацию о женщинах-комиссарах, кастрировавших немецких раненых солдат. Министерство имело свои отделения как в Берлине, так и на одерском фронте. Его сотрудникам было поручено писать на стенах домов различные националистические лозунги. Предполагалось выдавать эти надписи за спонтанное выражение мыслей простых граждан. Составлялись тексты следующего содержания: "Мы верим в победу!", "Мы никогда не сдадимся!" или "Защитим наших женщин и детей от красных зверей!"[431]. Следует отметить, что в Германии существовала большая группа людей, которая уже ничего не боялась и могла достаточно свободно демонстрировать свои чувства и мысли по поводу происходящих событий. Это были калеки. Так, военнослужащие, потерявшие на фронте верхние конечности, не упускали возможности поднять вверх обрубок своей руки и с вызывающим выражением в голосе выкрикнуть: "Хайль Гитлер!"[432]

Генерал-лейтенант Рейман, назначенный командующим обороной территории Большого Берлина, имел многосложную задачу. Он стал свидетелем кульминации хаоса, разразившегося в нацистской системе управления. Генерал Гальдер, являвшийся до 1942 года начальником генерального штаба сухопутных войск, после войны язвительно замечал, что ни Гитлер, ни Геббельс (рейхскомиссар обороны столицы) не отдали ни одного распоряжения относительно защиты Берлина вплоть до того момента, пока не стало уже слишком поздно[433]. Таким образом, план обороны столицы был не чем иным, как обычной "импровизацией".

Начиная с февраля 1945 года Рейман был третьим по счету человеком, которого Гитлер назначал руководить обороной города. Генерал сразу обнаружил, что должен решать возникающие проблемы с огромным количеством людей и организаций: Гитлером, Геббельсом, командующим Резервной армией Гиммлером, штабом люфтваффе, штабом группы армий "Висла", СС, гитлерюгендом, а также представителями местных организаций нацистской партии, которые контролировали фольксштурм. Фюрер отдал приказ готовить Берлин к обороне, но не выделил для этой цели никаких сил. Он просто заверил Реймана в том, что, когда вражеские войска подойдут к столице, необходимые части будут отданы в его распоряжение. Гитлер, равно как и Геббельс, отказывался признавать реалии, считая, что поражения все еще можно избежать. Особенно в этом отношении отличался Геббельс, считавший, что противника остановят на одерском фронте.