Настроившись на радость в этот чудесный день, я вытащила его из постели, и вскоре уже мы, празднично одетые, вошли в столовую.

В наш дом вот уже два дня приходили наемные рабочие, мужчины и женщины, чтобы украсить дом и приготовить все к балу, повторив блеск и помпезность убранства на день рождения Барта. Плодом их работы стала поистине Рождественская сказка, блистающая фантазия, в которую был превращен весь нижний этаж. Я наблюдала за всем этим с долей скептицизма. Была установлена еще одна рождественская ель, которая превосходила нашу «семейную» на пару метров. Синди любовалась этим пиршеством красок, гирлянд, свечей, венков, этой страной сказок. Все, что она увидела в канун Рождества, убедило ее в том, что оставаться в постели неинтересно. Она забыла Лэнса и свое одиночество и, как ребенок, восторгалась чудесами.

— Ты взгляни только на этот пирог, мама! Какой он огромный! — Синди так и переполняла радость. — Прости меня, мама, за вчерашнее поведение. Я надеюсь, на балу будет много мальчишек и богатых красивых мужчин. Ах, может быть, в этом доме все-таки будет радость, наконец!

— Конечно, будет, — проговорил неожиданно вошедший Барт и встал между нами.

Его глаза сияли; он гордо взирал на приготовления. Он был очень возбужден.

— Ты, Синди, оденься построже и постарайся никого не вывести из себя.

Затем Барт присоединился к рабочим и начал раздавать указания. Часто слышался его смех; он был со всеми ласков, включая Джори, Мелоди и Синди, как будто сегодня в честь Рождества все были прощены.

День за днем Джоэл, как мрачная тень, следовал за Бартом, изрекая цитаты из Библии своим надтреснутым голосом. Вот и сегодня в полшестого, уже совершенно празднично одетый, он затянул свое:

— …Легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому пройти в Рай…

— Какого черта ты здесь бормочешь, старик?! — закричал на него Барт.

Моментально водянистые глаза Джоэла сверкнули злобой, будто искра, готовая вспыхнуть под порывом ветра.

— Ты бросаешь на ветер тысячи долларов, мечтая впечатлить кого-то; но никого не поразишь, потому что у них тоже есть деньги! Многие живут в гораздо лучших домах. Фоксворт Холл был лучшим в этих краях в свое время, но его время было и прошло.

Барт в ярости обернулся к Джоэлу:

— ЗАТКНИСЬ! Ты готов испортить любую радость в моей жизни, любое счастье. Все, что бы я ни делал, по-твоему, грех! Ты стар и взял свое от жизни, а теперь мой черед. Я молод, и пришло мое время наслаждаться жизнью! Держи при себе свои религиозные мысли и цитаты!

— «Падению предшествует гордость…»

— «Погибели предшествует гордость, а падению — надменность», — поправил его Барт, к моему откровенному удовлетворению.

Наконец-то, Барт увидел лицемерие и опасность в лице Джоэла.

— Гордость — вечная мудрость дураков, — изрек Джоэл, презрительным взглядом окидывая праздничное убранство. — Ты истратил уйму денег, которые могли бы пойти на благотворительность.

— Уйди! Иди в свою молельню и кичись там своей благонравной гордостью, дядя! В твоем сердце нет ничего, кроме зависти!

И Джоэл вышел из зала, бормоча:

— Он поплатится. В этих горах ничего не прощается и не забывается. Я-то знаю. Кому лучше знать, как не мне? Дни Фоксвортов печальны и горьки, несмотря на все их богатство.

Я обняла Барта:

— Не обращай внимания. У тебя впереди замечательный вечер, Барт. Теперь, когда светит солнце, снег на дороге подтает, и смогут приехать все приглашенные. Похоже, Бог сегодня на твоей стороне, поэтому радуйся и наслаждайся.

Ах, как благодарно и признательно он взглянул на меня! Он смотрел, желая сказать что-то в ответ, но не мог. Наконец, он просто обнял меня и ушел, очевидно, смущенный. Такой красивый мужчина, подумала я с грустью, и никак не найдет себя. Но ведь должен же быть и у Барта уголок, где он почувствует себя нужным, незаменимым и любимым.

Комнаты, закрытые с начала зимы, были открыты и проветрены; были убраны все экраны, чтобы никто из гостей даже не заподозрил, что мы можем экономить тепло или деньги на него. Были тщательно вычищены все ванные и душевые. В туалетах были припасены всевозможные принадлежности, а в умывальных — разложено по полкам дорогое мыло и вывешены прекрасные гостевые полотенца. Из кабинетных шкафов был доставлен специальный рождественский фарфор и хрусталь.

Около одиннадцати мы собрались у рождественского дерева. Барт был свежевыбрит и великолепно одет, впрочем, как и Джори. Только Мелоди была, как всегда в последнее время, одета затрапезно.

Как всегда я попыталась разрядить обстановку. Взяв на руки младенца-Христа из очень реалистично изготовленных яслей, я спросила:

— Барт, это ты купил? Если это так, то я поздравляю: я нигде еще не видела столь красивых скульптурных изображений.

— Они пришли по почте лишь вчера, и я их сегодня распаковал, — отвечал Барт. — Я купил это прошлой зимой в Италии и отослал их морской почтой.

Я была счастлива, что Барт так оживился, услышав мое одобрение, и продолжала расспрашивать дальше.

— Этот младенец очень похож на настоящего младенца, и Дева Мария исполнена чистой красоты. И Иосиф… он очень добр и симпатичен, у него такое снисходительное, всепрощающее лицо.

— И недаром, — отозвался Джори, который в тот момент раскладывал под елкой дополнительные подарки. — В конце концов, вряд ли для него могло быть понятным, чтобы дева могла забеременеть от какого-то невидимого, абстрактного Бога.

— А тебе не следует над этим размышлять, — отвечал Барт, не отрывая любящего взгляда от выбранных им фигурок. — Тебе следует просто принимать то, что написано в Священном писании.

— Но тогда почему же ты споришь с Джоэлом?

— Джори… не дразни. Джоэл помогает мне обрести себя. Он был грешником в юности, и теперь он замаливает свои грехи, делая богоугодные дела. А я — молодой человек, который жаждет греха, чувствуя, что мое несчастливое детство уже расплатилось за мои возможные прегрешения.

— Я предполагаю, — пошел ва-банк Джори, — что несколько оргий где-нибудь в большом городе заставят тебя убраться восвояси, в Фоксворт Холл, и сделают тебя таким же старым лицемером, как и твой дядя Джоэл. Мне он очень не нравится. Будь ты поумнее, ты бы дал ему несколько сот тысяч долларов и избавился бы от него.

Что-то промелькнуло в глазах Барта, из чего я поняла, что ему уже приходила в голову эта мысль. Он пристально поглядел Джори в глаза:

— Отчего ты не любишь его?

— Я не могу сказать, отчего в точности, — отвечал Джори, который всегда легко прощал. — Но он смотрит на твой дом, как на свой собственный. Я несколько раз ловил его на этом, а ты не обращаешь внимания. Не думаю, что он друг тебе, скорее, враг.

Глубоко расстроенный и озабоченный, Барт покинул нас, пробормотав напоследок: