— Мне кажется, ты немного опоздал со своим мудрым советом, — ответила Алина. — Буду лепить медведей и девушек с вёслами…

— А из мрамора? — не унимался Григорьев. — Из мрамора можешь чего-нибудь сделать?

— У нас учился парень, — ответила Алина. — Его звали Олег, а фамилия была Мраморнов.

— Не может быть такой фамилии, — возразил Григорьев. — Это мерзкий псевдоним. А вообще-то, я бы упразднил скульптуру после эпохи Возрождения. А можно и после Древней Греции…

— Ты резонёр! — сказала Алина. — Не знаешь ни черта, а лезешь с тупыми рассуждениями. Это, наверное, нравится девушкам-продавщицам?

Григорьев захохотал и налил в стаканы вино.

— За Гектора! — сказал он. — За худенького хиппиобразного абитуриента! Дай бог ему поступить! И за его строгую наставницу!

— Мне не нравится, когда ты говоришь такие вещи, — сказала Алина.

— Плевать на него! — ответил Гектор. — Пусть несёт, что хочет.

— Григорьев! — Алина хлопнула рукой по столу. Подпрыгнули стаканы.

— Я несчастный влюблённый, — сказал, кривляясь, Григорьев. — Я люблю всех женщин мира и ничего не могу с собой поделать…

— И меня тоже? — засмеялась Наташа.

— Тебя пусть любит Руслан! — ответил Григорьев. — Таких, как ты, я исключаю из числа женщин.

— Что ты хочешь этим сказать? — крикнул Руслан.

— Молчи, бородатый! — рявкнул Григорьев. — А то опять с обрыва сброшу. Господи, я же шучу, дурачки…

— Мне это надоело! — заявила Алина. — Этот тип несёт, что ему в голову взбредёт, он возомнил, что наши уши унитазы!

— Наши уши унитазы! — Григорьев начал постукивать вилкой по оловянной тарелке. — Наши души унитазы!

Начались сумерки, когда тела людей кажутся темнее, чем на самом деле, когда блестят глаза, а слова, сказанные в сумерках, приобретают какой-то дополнительный смысл, становятся более значительными и важными, чем слова, сказанные, допустим, при солнечном свете.

Всем вдруг стало весело. Все стали произносить тосты и пить до дна. Алина смеялась, Григорьев ревел какую-то песню, Руслан и Наташа целовались, а хмельные Гектор и Света колотили ложками по мискам.

Когда появлялись первые звёзды, с моря начинал дуть лёгкий приливный ветер. Море оживало. Оно начинало накапливать у берега пену и словно утюгом гладить прибрежный песок. Запоздалые чайки, наевшись рыбы, возвращались, тяжело шевеля крыльями. Гектор внезапно понял, что боится идти в палатку к Алине. Гектор сидел мрачный за столом, и тяжёлая рука Григорьева лежала у него на плече. Гектор чувствовал сквозь рубашку, какая это сильная и горячая рука.

— Не пей больше! — советовал Григорьев.

Но Гектор пил, светлые глаза Алины кружились над ним, как две луны, как два ястреба, а он, как кролик, бежал от них по степи и не мог убежать. «Что же это? — со страхом думал Гектор. — Что это? Я люблю её! И я… не хочу идти к ней? Я не могу… Не могу… — Несколько раз он вставал и уходил к морю, мыл лицо тёплой солёной водой, потом снова возвращался к столу. Что-то неуловимо менялось, а что именно, Гектор понять не мог, скорее всего менялся он сам. Его окружали те же люди, он любил ту же девушку, то же море плескалось неподалёку, те же палатки хлопали на ветру… — Это предательство, — неожиданно решил Гектор. — Это тонкое осмысленное предательство… Есть нечто над инстинктом, а это нечто и есть человек! Я думал о ней двое суток и сейчас не могу идти к ней… — Гектор сидел на берегу и размазывал по лицу слёзы. — Пусть она увидит меня сейчас! — кричал он волнам. — Пусть смотрит, во что она меня превратила! Она…» — Он побрёл вверх, в палатку, где упал на матрас и заснул. Проснулся Гектор от холода. Он лежал одетый поверх спального мешка, видел сквозь вырез в палатке море, и лунную дорогу, и огромные камни на берегу, похожие на выползших из моря чудовищ. Голова была ясна, а тело дрожало. «Вот что значит спать на холоде», — подумал Гектор и засмеялся. Он вспомнил свои пьяные слёзы на берегу. Он пошёл на территорию раскопок, где тщательнейше очищенный кусок крепостной стены торчал, как единственный зуб в огромной глиняной челюсти. Гектор свесил ноги с обрыва и выкурил сигарету, думая о том, как стражники царя Митридата смотрели отсюда на римские галеры, нагло снующие вдоль самых стен. Они метали в галеры дротики и горшки с кипящей смолой.

Потом Гектор прыгал вдоль берега по камням, отбрасывая странную тень в лунном свете. А вот и неубранный стол. На столе сидела сонная ворона и смотрела на Гектора.

А вот и палатка Алины… Гектор тихонько заглянул в неё. Он ещё не знал, будет будить Алину или просто посмотрит, как она спит, и уйдёт. Гектору казалось, что в лунном свете волосы Алины должны серебриться…

Но Алины в палатке не было. В палатке лежал разобранный спальный мешок, а на нём и вокруг лежали цветы. Их было очень много, этих степных цветов. Они славно пахли. Казалось, палатка Алины разбита на месте клумбы. Гектор вышел из палатки и пошёл вдоль моря. Он ни о чём не думал. Он искал Алину.

И он нашёл её. Она сидела на камне, а рядом был Алёша Григорьев. Гектор понял, зачем эти цветы в палатке. Григорьев, наверное, собирал их ночью в степи, а Алина сидела грустная и расчёсывала волосы. Перед сном она всегда расчёсывала волосы… Вот они соскользнули с камня в море и поплыли вдоль лунной дорожки. Алина смеялась. Хрустальным мячиком катился по воде её смех…

Гектор развернулся и пошёл в лагерь. Подойдя к столу, он согнал с него недовольную ворону, нашёл бутылку, где оставалось вино, и выпил прямо из горла. После этого Гектор пошёл на раскопки и остаток ночи провёл там, сидя над обрывом и слушая, как шумит море…

…Когда под утро Гектор вернулся в свою палатку, Алёша Григорьев спал, сладко причмокивая и улыбаясь. Гектор тихонько собрал вещи, пересчитал деньги — на билет должно было хватить.

— Уезжаешь? — сонно спросил Алёша.

— Уезжаю, — ответил Гектор.

— Ничего не произошло, — пробормотал Григорьев. — Ничего такого страшного не произошло…

«Шесть дней, — подумал Гектор, — неужели только шесть дней я пробыл здесь?»

— Спи, — сказал Гектор.

— Будешь грустить? — перевернулся на другой бок Григорьев.

— Буду заниматься, — ответил Гектор. — Я и так потерял шесть дней…

— Зато отдохнул, — сказал Григорьев. — Надо же было тебе хоть несколько дней отдохнуть после школы.

— После школы, — повторил Гектор. — После школы. Шесть дней… До свидания, Алёша!

Гектор выбрался из палатки и пошёл по цветущей степи вдоль моря — голубого и чистого. Солнце только-только высунуло у моря из-за спины свою рыжую нечёсаную голову. Гектор шёл в Отрадное, чтобы успеть на первый автобус в Керчь, уходящий в семь утра.

1976–1977