– Да, конечно. Извини.

Остаток ужина проходит в молчании, но сейчас меня выводит из себя даже стук приборов и звяканье тарелок. Линден ведь как слепой котенок. Могу поспорить, после того как я убегу, Вон вручит ему какой-нибудь пепел под видом моего праха. И Линден останется вдвоем с Сесилией, всегда мечтавшей о такой жизни. Чтобы заполнить гнетущую их пустоту, она, скорее всего, родит ему еще с полдюжины ребятишек. Когда не станет Линдена и Сесилии, Вон с легкостью подыщет им замену. Распорядитель из первого поколения, и неизвестно, сколько он еще проживет. Нас всех забудут, и наши спальни займут новые девушки.

Линден и Сесилия. Они очарованы своей маленькой жизнью и даже не догадываются о том, что теряют. Оно и к лучшему. Попрощавшись сначала с Дженной, потом со мной, они похоронят нас где-нибудь в дальнем уголке своего сердца и будут спокойно доживать свой недолгий век, обретя счастье в любовании голограммами и иллюзиями.

Кем бы они могли стать в другое время, в другом месте?

Появляются слуги, чтобы убрать со стола. Линден бросает хмурый взгляд на мою почти нетронутую тарелку.

– Так и заболеть недолго.

– Просто устала, – отвечаю я. – Пойду-ка лягу.

Наверху дверь в спальню Сесилии открыта настежь. Боуэн тихонько гулит, перемежая свое гуканье ритмичным то ли посапыванием, то ли похрапыванием, как это часто делают новорожденные. В комнате темно, он, надо полагать, в своей кроватке не спит, а Сесилия в это время уже десятый сон досматривает. Знаю я, чем все это закончится. Если малыш просыпается, а рядом никого нет, то сразу в слезы. Ну а если уж он расплачется – пиши пропало.

Я собиралась немного поспать, но, похоже, мне придется забрать Боуэна к себе, пока он весь этаж не перебудил. Однако, зайдя в спальню к Сесилии, я нахожу там Дженну. Она сидит на краю кровати в полоске света, льющегося из коридора. Длинные волосы спадают на одно плечо, голова обращена к младенцу, лежащему у нее на руках. За ее спиной, прикрывшись одеялом, сладко спит Сесилия.

– Дженна? – шепотом окликаю я девушку.

Она улыбается, не поднимая головы.

– Он так похож на нашего мужа, – говорит она чуть слышно. – Но, судя по характеру, из него вырастет вторая Сесилия. Жаль, что никто из нас этого не увидит.

От нее сейчас не отвести глаз. Полумрак скрадывает бледность кожи и пурпур губ. Облако кружев. Темный водопад волос. Меня молнией пронзает мысль – она сама выглядит как молодая мать, внимательная, ласковая. Наблюдаю за тем, как нежно ее длинные чуткие пальцы касаются личика Боуэна, и задаюсь вопросом: о своих сестрах, пока их не убили, она заботилась так же, как сейчас печется о Сесилии? И обо мне?

Из уголка ее глаза выкатывается нечаянная слезинка, клянусь, мне не мерещится, но она поспешно смахивает ее.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.

– Нормально.

В эту минуту она кажется мне такой сильной и молодой, что я заставляю себя поверить ее словам.

– Будь добра, подержи его. Я на минутку.

Дженна поднимается и на дрожащих ногах направляется ко мне. Когда она подходит ближе, свет, падающий из коридора, лишает меня последних иллюзий: я ясно вижу бусинки пота, выступившие на ее лице, синие круги под глазами.

Она передает мне ребенка и тихо выходит из спальни. Подобно призраку, Дженна проплывает мимо места, где флиртовала с озадаченным ее поведением слугой и где сотни раз проходила по дороге к себе в комнату, уткнувшись в очередной любовный роман.

Дженна проделывает весь путь до своей спальни, держась за стену. Через считаные секунды после того, как за ней закрывается дверь, из комнаты доносится сдавленный кашель.

Боуэн, нисколько не потревоженный ее уходом, крепко спит. Я завидую его безмятежности. И тем двадцати пяти годам, что у него еще впереди.

Позже я ухожу к себе. Закрываю дверь. Выключаю свет. Вжимаюсь лицом в подушку и отчаянно кричу, ору что есть силы, пока мое тело не охватывает оцепенение и я не перестаю чувствовать руки и ноги, совсем как Дженна. В комнате висит пульсирующая тишина. Роуэн, родители, Роуз, гавань Манхэттена. Вещи, по которым я скучаю. Люди, которых люблю. Все, что осталось в прежней жизни или растворилось в воздухе как мираж. Мне так хочется, чтобы пришла мама и поцеловала меня на ночь. Чтобы отец сыграл на пианино. Чтобы брат посторожил дом, пока я сплю, и дал мне выпить водки, когда боль терпеть уже невмоготу. Я так по нему соскучилась. Долгое время я гнала от себя эти мысли, но сейчас тоска по брату оказывается сильнее любых запретов. Меня душат рыдания. Я так устала. Потеряла все ориентиры. Не знаю, получится ли у меня сбежать. Смогу ли открыть кованые ворота, увенчанные остроконечным цветком. Вытираю слезы платочком Габриеля, который все это время хранила в наволочке. Нащупываю в темноте вышитый уголок и рыдаю так отчаянно, что у меня начинает саднить горло. Я надеюсь, о, как же я надеюсь, что мне все-таки удастся вернуться домой.

Мне снится, что меня бросают в море. Я тону, но не сопротивляюсь, не барахтаюсь, а, расслабившись, просто подчиняюсь воле судьбы. Спустя некоторое время сквозь безмолвие глубин до меня доносятся звуки фортепиано, на котором играет отец. И все не так уж и плохо, как кажется.

Утром меня будит заплаканная Сесилия.

– Дженна не может открыть глаза, – сообщает она мне. – И вся горит.

Сесилия склонна к преувеличениям, но, когда я, пошатываясь со сна, вхожу в спальню к Дженне, мне становится ясно, что ее состояние даже хуже, чем я думала. Белая, как мрамор, кожа нашей сестры приобрела ужасный желтоватый оттенок, а на ее шее и руках образовались синяки. Хотя нет, не синяки, скорее загноившиеся раны. Дотрагиваюсь до лба страдалицы, и она издает какой-то жалкий хрип.

– Дженна? – шепотом окликаю я ее.

Сесилия меряет шагами комнату, нервно сжимая и разжимая кулаки.

– Я позову Распорядителя Вона, – не выдерживает она.

– Не смей, – я сажусь на кровать и кладу голову Дженны себе на колени. – Лучше намочи мне какую-нибудь тряпочку, – говорю я, стараясь не выдать своего беспокойства.

Сесилия послушно идет в ванную. Сквозь шум льющейся воды до меня доносятся ее всхлипы, но, когда она снова появляется в комнате с полотенцем в руках, лицо ее кажется совершенно спокойным. Она откидывает одеяла и расстегивает верхние пуговки на сорочке Дженны, чтобы немного унять разошедшийся жар, но в глазах ее отражается сумасшедший, едва контролируемый ужас. Интересно, я так же выгляжу со стороны? Вроде бы тихонько сижу себе, перебираю пальцами волосы Дженны, но на самом деле в груди бешено ухает сердце, а желудок сжимается в тугой комок. То, что происходит сейчас, не идет ни в какое сравнение с тем, как уходила Роуз. Мучения Дженны гораздо страшнее.

Проходит не один час, и я начинаю думать, что моя названая сестра больше не очнется. Ее глаза закрылись навсегда. Даже мне не верилось, что конец наступит так быстро.