Хиони помрачнел: – Что за упаднические настроения, Беззуб? Мы с тобой – старая гвардия. Горячая кровь с юностью хороши только для полетов – в конструктиве опыт и осторожность важнее.

– Не пойду. Вредить не стану, будет нужна помощь – зови. Всегда приду.

Василий обидится. А Ваня окажется прав. Сам Хиони, несмотря на энтузиазм и финансирование, больше не сможет превзойти ни собственные ранние модели, ни уже существующие западные. Его последняя разработка – учебный биплан «Хиони-5», который советская власть переименует в У-8, будет уступать по характеристикам даже учебно-тренировочному английскому Авро-504 1913 года. После агитполетов У-8 получит народное прозвище «Конек-Горбунок» и станет первым советским самолетом сельхозавиации.

А Ваня Беззуб все-таки вернется в авиацию, но намного позже.

Интервенция, налеты, погромы, смена власти – Гордеева владела такой информацией и связями, что неудивительно, что уходить на покой она не собиралась. После «обета молчания» и внезаной трезвости ее карьера и влияние стремительно пошли в гору. И после удачного аборта любовнице крупного партийного руководителя она получила в качестве бонуса должность в санатории Аркадия.

– Чахлые! – кричала Гордеева страдающим неврологическими, хирургическими и гинекологическими заболеваниями гражданам и гражданкам. – Все на прием солнечных ванн! Бабы – на первом этаже. Мужики – на втором.

Женщин она раздевала догола, чтобы солнце напитало их изможденные синеватые тела. Мужчинам, брезгливо поморщившись, разрешила оставить кальсоны.

Через день мужики попросились на ванны в парк.

– Ну жарко на втором этаже, Елена Фердинандовна, голубушка, ну имейте сострадание к ранетым, – ныли они…

– Ну идите, доходяги, проветривайтесь!

Больные действительно имели великолепную волю к жизни. Выйдя покурить на солнышко, Елена внезапно обнаружила своих подопечных… на ближайших деревьях – в соснах и абрикосах, припав к стволам, сидели пациенты санатория. С верхней точки отлично просматривались открытые окна и кровати женского корпуса на первом этаже. Разумеется, все мужские солнечные ванны на свежем воздухе враз запретили, но впечатлений им хватило не на один санаторный эпос.

Каждый сезон, ближе к бархатному августу, в санаторий с проверкой приезжала отечественная версия железной леди. Ярая ссыльная большевичка, птица Феникс, восставшая из костра революции, красный комиссар и неподкупная фурия из самой Москвы. Вера Сергеевна Владышевская. В любую жару в плотных чулках, ортопедической обуви, непробиваемом костюме и наглухо застегнутой блузке Вера Сергеевна, несмотря на свой центнер с походом, вылазила на все полки и заглядывала во все углы. Как бы ни отмывали все кастрюли, дымоходы, закоулки и промежутки в панцирных сетках, она всегда находила, к чему придраться.

Санитарка Маруся, пережившая три из четырех визитов Владышевской, бормотала в рукоять швабры: – Свиня завжди болото знайде, – и продолжала вытирать несуществующую пыль.

После каждого налета Веры Сергеевны самые везучие прятались в больнице с микроинсультами и сердечными приступами, остальные с треском вылетали с хлебного места. По шапке получали все – от посудомоек и медсестер до главврача. Помимо подробных разгромных отчетов во все инстанции и органы, она долго смачно и громко размазывала участников процесса. Публичная казнь длилась часами. Так продолжалось три года, пока на четвертый визит Вера Сергеевна не столкнулась с Еленой Фердинандовной – и. о. главврача.

За первый месяц работы гражданка Гордеева так выдрючила персонал, что Веру Сергеевну ждали как манну небесную, ну или же как кару… Врачи организовали тотализатор, предвкушая невиданное противостояние двух кариатид отечественного здравоохранения.

В этот раз Вера Сергеевна потратила лишних сорок минут, чтобы найти микроны грязи на стерильной кухни Гордеевой.

И, радостно распахнув пошире окно, начала выволочку…

Очевидцы утверждают, что над санаторием носились воронкой бакланы, отдыхающие попрятались под кровати, а вороны обсели ближайшие сосны в ожидании кровавого пира.

Елена Фердинандовна невозмутимо в свои фирменные четыре затяжки выкурила самокрутку с махрой и прошипела: – Ну я тебе устрою пенку во весь горшок!

В гробовой тишине она проплыла через столовую, где сидели окаменевшие туберкулезники, и зашла на кухню, где пять поварих интенсивно потели и заливали слезами фартуки.

– О, а вот и временная хозяйка этой грязелечебницы! – оживилась Вера Сергеевна. – Милочка, что ж вы за помойку тут устроили? Травите советских граждан? Вы эти пережитки царизма на рабочий класс не переносите. Мы не допустим! Нашли себе сладкое местечко!..

Гордеева приподняла свой квадратный подбородок и отчеканила: – А вы что же, уважаемая? Идеалом себя считаете?! – Она засунула руку в карман хрустящего от крахмала халата и вытащила кусок ваты, щедро пропитанный спиртом. Одним резким движением, как налетчик с финкой, она чиркнула по шее проверяющей от мочки до ключицы и, торжественно подняв ватку, обнесла ее перед поварихами, санитарками, повернулась к окошку, за которым толпился персонал, и сунула под нос Веры Сергеевны – на вате был глубокий влажный темно-серый цвет.

– Что же вы, голубушка, с проверками ездите, а себя в чистоте содержать не умеете? – ядовито поинтересовалась Фердинандовна.

Это был чистая победа нокаутом. Владышевская пошла пятнами, прохрипела жалкое: – Я это так не оставлю, – и выскочила из столовой.

История долетела не только до облздрава, но и до столицы. На следующий год Гордееву перевели судовым врачом на колесный «Карл Маркс», сошедший с Бельгийской верфи в 1900 году под именем «Лихой».

На Женькино шестнадцатилетие случился грандиозный скандал. С утра на Мельницкую, 8 доставили шестнадцать ведер с белыми розами. Пунцовая Женька пыталась сдержать улыбку. И отгадать – от кого. Почти полугодовое воздержание от общения с поклонниками начинало тяготить. Вина забылась, а память в теле от поцелуев Бори и от полуугаданного заветного «люблю» Пети осталась и усилилась.

Такой размах больше похож на Борю, хотя… Петька тоже мог так гульнуть. Сердце опять порхало в горле. Котя и Ксюша носились между ведрами с криками: «Жених и невеста-тили-тили-тесто!» Нюся с пирогом и серебряными сережками расцеловала именинницу и осмотрела розарий.

– Боже, могли бы деньгами. Тут годовой доход одинокой женщины. Ирка, ты готовишься стать бабушкой? Женя, и кого это ты так задурила?

Следом за розами в дверь постучал Петя.

– Ирина Михайловна, можно видеть именинницу?

Ира насмешливо посмотрела на Петьку – вот это поворот:

– Ну, заходи!

– Нет, я тут подожду. Позовите Женю, пожалуйста.