Как раз в это время Макиа все же решился послать Лоренцо свой труд. В ответ — полное молчание: ни слова благодарности, ни похвалы, ни хулы, ни даже извещения о том, что его опус получен. Его не нашли среди бумаг после смерти Лоренцо. Злые языки болтали, будто, получив сочинение Макиавелли, Лоренцо с презрительным смешком небрежно его отбросил, сказав: «И такое ничтожество еще собирается учить правителя, как ему преуспеть! Не иначе как мне следует зазубрить это наизусть». Раздался взрыв угодливого смеха, но он тут же затих, когда Лоренцо мстительно добавил: «Если когда-нибудь кто-то и вспомнит этого, как его там, Никколо Мандрагору, то, разумеется, не как мыслителя, а как уличного комедианта»[51]. Придворные снова захихикали. Аго слышал эту историю, но по доброте своей не стал передавать другу, и потому Макиа еще в течение нескольких месяцев продолжал надеяться, что ему ответят. Когда же ему стало ясно, что никакого ответа не будет, его душевное состояние начало стремительно ухудшаться. Свою маленькую книгу он отложил в сторону и больше не пытался ее публиковать.

Весной 1519 года Лоренцо наконец решил, что пришла пора действовать. Он начал с того, что отправил Турка Аргалью в Ломбардию, с тем чтобы вытеснить оттуда французов. В провинции Бергамо Аргалье предстояли бои с войсками Франциска Первого. В его отсутствие Лоренцо устроил турнир на площади Санта-Кроче, причем программа праздника до мелочей была копией того, на котором старший Джулиано Медичи вышел вперед со знаменем в честь Симонетты Веспуччи. Надпись «Несравненная» красовалась на нем и в этот раз. «Я посвящаю этот праздник, — громко возгласил Лоренцо, — нашей королеве красоты Анджелике, принцессе Индии и Катая». Лицо Кара-Кёз оставалось бесстрастным. Она не бросила ему, как требовал обычай, ни шарфа, ни платка. От унижения щеки Лоренцо залила краска гнева. Соревнующихся было шестнадцать — все солдаты, оставленные для охраны города. Предполагалось вручение двух премий — парчового кафтана и слитка серебра. Герцог не стал участвовать в состязаниях. Он сел рядом с Кара-Кёз и молчал до самого окончания состязаний. После игр в Палаццо Медичи был устроен ужин. Угощение было самое изысканное: павлины, фазаны из Чьявенны, куропатки из Тосканы и устрицы из Венеции; была макаронная запеканка на арабский манер — с кардамоном и сахаром. Блюда из свинины — из уважения к почетной гостье — не подавались. Десерт состоял из айвового варенья из Реджо, сиенского марципана и свежего сыра. Украшением стола служили груды ярких помидоров. После угощения, по обычаю, описанному в «Пире» Платона, настала очередь чтения од и стихов о любви. В заключение этой части праздника выступил сам Лоренцо. Он процитировал отрывок из того же «Пира»: «Умереть друг за друга готовы одни лишь любящие, причем не только мужчины, но и женщины. У греков убедительно доказала это Алкестида, дочь Пелия: она одна решилась умереть за своего мужа»[52].

Произнеся эти слова, Лоренцо, с трудом державшийся на ногах, тяжело плюхнулся рядом с Кара-Кёз.

— Почему вы в разгар такого приятного праздника вдруг заговорили о смерти? — спросила она и была поражена нарочитой грубостью его ответа. Он быстро пьянел, а в этот вечер пил особенно много.

— Смерть, дорогуша, может оказаться гораздо ближе, чем кажется, и как знать, на какую жертву вскоре предстоит пойти тебе самой.

В ней все замерло. Она поняла, что сейчас из уст этого похотливого мальчишки с ней будет говорить сама судьба.

— Перед тем как завянуть, — произнес он, — цветок теряет аромат. И ваш аромат, мадам, слабеет день ото дня, не так ли? — Он говорил безапелляционно. — Теперь мало кто слышит сопровождавшую ваше появление музыку высших сфер. Уже нет сведений о чудесных исцелениях, так же, как и об излечении от бесплодия. Ни ваши самые доверчивые сторонники, ни бедняки, питающиеся лишь хлебом и травами, помогающими заглушить голод, ни даже нищие бродяги, подбирающие отбросы, отчего им каждую ночь являются демоны, — никто из них больше не верит в ваш чудесный дар. Ваши чары, ваш чувственный аромат, способный свести с ума любого, — куда все это подевалось, а? Похоже, даже самая красивая женщина утрачивает свое очарование, скажем так, с возрастом.

Кара-Кёз было всего двадцать восемь, но истощение обнаруживало себя в заострившихся чертах лица, в раздражительности. Лоренцо безошибочно догадался о причине этих изменений и сейчас бросил ей обвинение прямо в лицо.

— Может, у вас еще на родине что-то пошло не так, — громким шепотом сказал он. — И что же? Шесть лет вы во Флоренции и до этого еще неизвестно где, а у вас все еще нет детей. Люди задаются вопросом: врачующий не может исцелить себя сам — разве такое бывает?

Кара-Кёз сделала попытку встать, но пальцы Лоренцо сомкнулись на ее запястье.

— Как думаешь — долго ли твой защитник останется при тебе, если ты не родишь ему сына? Конечно, при условии, что он вернется из похода живым, — небрежно добавил Лоренцо.

В этот момент ей стало ясно: кто-то один или группа близких Аргалье людей собирается предать его в обмен на определенные милости, которые несомненно обернутся потом для заговорщиков либо ножом под ребро, либо публичной казнью. Одно предательство всегда влечет за собой другое.

— Вам никогда не убить его, пока вокруг него верные люди, — неуверенным голосом произнесла она, но в тот же миг пред ее глазами пророчески возникло лицо серба Константина. — Что ты пообещал ему? — воскликнула она. — Чем ты мог соблазнить его, чтобы он совершил подобную низость после стольких лет дружбы?!

Лоренцо наклонился ниже и зло прошептал ей в самое ухо:

— Все, что пожелает.

Это означало только одно: Константина подкупили ею. Он столько времени находился рядом, что возмечтал о большем, — этим его и купили. Она — проклятие для Аргальи.

— Он не посмеет! — вырвалось у Кара-Кёз.

Лоренцо еще крепче сжал ее руку.

— Но это не значит, что он дождется награды, когда свершит задуманное, — прошипел он. Кара-Кёз поняла, что от судьбы не уйти. — Предположим, янычары вернутся с мертвым телом своего командира, — продолжал он. — Трагедия, что и говорить! Его похоронят со всеми воинскими почестями, и будет объявлен тридцатидневный траур. Предположим далее, что к тому времени, получив известие о его гибели, вы и ваша фрейлина соберете пожитки и переселитесь с Виа Порта Росса на Виа Ларга, чтобы не остаться одной в столь горестный час. Вы станете моей почетной гостьей. Только представьте, какую расправу я учиню над тем, кто предательски убил вашего возлюбленного, спасителя Флоренции и моего лучшего друга. Можете придумать для него любые муки, и обещаю, что, до того как испустит дух, он испытает их все.

Заиграла музыка. Пришло время для танцев. Ей предстояло танцевать павану с убийцей своих надежд.

— Я должна подумать, — сказала она.

— Конечно, но думайте быстро, а пока вас уже сегодня ночью доставят ко мне, чтобы вы заранее уяснили, что вас ждет.