– Я понимаю, – осторожно подбирая слова, ответил Курт, наконец. – Но пойми и ты: я должен был войти и узнать, что происходит, и я не мог потащить с собою тебя – ты помешала бы мне и оказалась бы в опасности сама. Да, я виноват в том, что упустил его, не сумел задержать еще там, в доме…

– Ты просто пробежал мимо меня, – все так же тихо, но напряженно сказала Нессель. – Ты не остановился, чтобы узнать, почему я закричала, – просто испугавшись или потому, что он меня ранил.

– Я успел увидеть, что с тобой все в порядке.

– Ты видел меня спереди, – возразила Нессель. – А если бы он ранил меня в спину?

– И ты не хотела бы, чтобы я поймал того, кто сделал бы это? – так же тихо спросил он. – Ты хотела бы, чтобы я бросил преследование и… Что я должен был сделать, по-твоему?

– Я не знаю, – обессиленно выговорила ведьма. – Я понимаю, что ты исполнял свой долг, и ты должен был делать то, что делал. Я и раньше знала, понимала, что иначе ты и не можешь, иначе не умеешь и уметь не хочешь, и я не могу упрекать тебя за это. Но теперь – теперь я это увидела и почувствовала. И я не знаю, что думать… если со мной что-то случится – я не уверена, что ты не бросишь поиски Альты, что отнесешься серьезно не к тому, чтобы поймать своего старого врага, а чтобы освободить мою дочь. Что ты не пробежишь мимо нее так же, как мимо меня сегодня, бросив ее, быть может, в опасности.

– Я обещал, что…

– … что сделаешь все возможное, – перебила Нессель, – я помню. Это очень хорошо сказано, потому что твое возможное – это все, что остается за пределами твоей службы. Те остатки тебя, что не заняты твоим долгом, – это и есть все то, что ты можешь отдать другим. И даже себе ты ничего не оставил.

Курт помолчал, глядя в ее осунувшееся за этот вечер лицо, и, наконец, произнес, все так же аккуратно, точно острые бритвы, подбирая слова:

– Я не могу иначе. Здесь ты права. Но зато все, что от моей службы останется, – оно все твое в этот раз. Что ты хочешь, чтобы я пообещал? Что для тебя и твоей дочери сделаю исключение?

– А ты можешь дать такое обещание? – спросила Нессель и, помедлив, уточнила: – Не солгав при этом?

Он не ответил, по-прежнему глядя ей в лицо и понимая, что любую ложь эта женщина увидит сейчас, поймет, почувствует, да и нет никакого желания эту ложь произносить…

– Значит, Альте конец, – чуть слышно подытожила ведьма, обреченно опустив голову.

– Я сделаю все возможное, – произнес он твердо и, шагнув к Нессель, обнял ее, прижав к себе и повторив с расстановкой: – Всё. Возможное. Поверь. Даже если это будет стоить мне жизни… в конце концов, эта самая жизнь и так взята у тебя в долг, посему это будет честно.

– Я не хочу ценой твоей жизни, – глухо вымолвила та, вжавшись в его грудь лицом. – Ничьей жизни. Я просто хочу, чтобы мне вернули дочь. Неужели я так много прошу? Неужели я столько зла совершила в своей жизни, что меня надо было карать именно так? – Нессель подняла голову, требовательно взглянув в его лицо и явно всеми силами удерживаясь от того, чтобы заплакать. – Ты, инквизитор, скажи мне – чем я заслужила это? Что такого сделала, какой грех?

– Ничего, – возразил Курт негромко. – Будь все человечество хоть вполовину так же благочестиво, как ты, – и в раю не осталось бы места для людских душ. Таких страданий ты не заслужила ничем, и происходящее с Альтой и тобой – несправедливо. Почему так случилось? Я не знаю. Потому что случилось. Потому что люди злы и подлы, и человеческую низость не интересуют твои добродетели. Потому что справедливости не существует, а милосердие – красивая сказка.

– Это жестоко, говорить мне такое…

– Ты бы предпочла, чтоб я стал вещать тебе о Провидении и Господней воле? Мнится мне, с таким ответом ты послала бы меня так далеко, что я к утру еще был бы в пути… Несчастья случаются, – видя в глазах ведьмы уже не скрываемые слезы, произнес он медленно, с нажимом на каждом слове. – Случаются беды. Трагедии. Потери и горе. Люди приносят их – и люди же полагают им предел.

– Люди злы и подлы… – тихо повторила Нессель. Курт кивнул:

– Все верно. Девять из десяти – такие и есть, и так уж вышло, что я – тоже из этих девяти. Но я все силы положу на то, чтобы твое несчастье не стало горем. И милосердие, и справедливость, Готтер, творят люди – зачастую совсем далекие и от того, и от другого. Просто потому что иначе нельзя. Я. Сделаю. Всё. Возможное. Потому что должен.

– Только поэтому?

Это прозвучало едва слышно, и Курт почувствовал, как тело под его ладонями напряглось, точно лесная ведьма вознамерилась вырваться и устремиться от него прочь; Нессель, однако, осталась на месте, по-прежнему не отводя взгляда и, кажется, не дыша. В неподвижности протекли несколько долгих, стремительно-бесконечных мгновений, и Курт, не ответив, молча склонился и неспешно, осторожно коснулся губами ее губ…

Никто больше так и не произнес ни слова, и лишь много позже, лежа лицом в подушку, Нессель выговорила – глухо и потерянно:

– Зачем я снова это сделала…

– Чтобы связать меня чем-то покрепче простых обещаний? – ровно предположил Курт, и ведьма рывком приподнялась на локте, глядя на него с затаенным озлоблением и растерянностью; он перевернулся на бок, безмятежно встретив ее возмущенный взгляд, и вздохнул: – Неужто возразишь?

Нессель смотрела на него молча еще миг и, обессиленно выдохнув, снова медленно опустила голову на подушку и отвернулась, уставившись на огонек потухающего светильника на столе.

– Сделала, потому что захотела, – произнес он, аккуратно и мягко подтянув ведьму к себе и обняв. – Потому что решила, что тебе это нужно… Потому что нам обоим это было нужно.

– У меня получилось – чтобы было крепче, чем просто обещание? – по-прежнему тихо спросила она, не поднимая головы с его плеча, и Курт отозвался, не ответив:

– Спи. Уж это тебе нужно точно.

Нессель и впрямь уснула почти сразу – уже через пару минут ведьма ровно посапывала, провалившись в сон разом и глубоко. Сам он лежал, глядя в потолок, по которому прыгали неровные пятна отсветов и теней от все еще горящего на столе светильника; сна не было и близко, и глаза упорно не желали даже просто закрыться. Минуты текли одна за другой, сквозь оконные ставни не доносилось ни единого звука, и казалось, что слышно, как трепещет огонек…

Курт перевел взгляд на крохотный пламенный лоскуток, мгновение глядя на него неотрывно, и осторожно переложил Нессель со своего плеча на подушку. Поднявшись, он не глядя влез в штанины, обулся и, подойдя к столу, присел на табурет напротив светильника, ощущая на лице едва осязаемое тепло. Огонек чуть дрожал – воздух был почти стоячим, как болотная вода, и легкий сквозняк еле-еле вынуждал колебаться чуть живое пламя. Младший отпрыск того красного хищника, что прошлой ночью терзал стены и крышу дома в нескольких улицах отсюда…

Курт прикрыл глаза, медленно переведя дыхание и теперь уже не пытаясь противиться образам, назойливо возникающим перед мысленным взором, позволив себе видеть, слышать, думать о том, о чем запрещал себе думать до этой минуты, но о чем не думать было нельзя…