Конечно, надо было быть очень наивным, чтобы надеяться создать новую огромную организацию одним приказом.

Я помню, на создание МВД России в свое время понадобился почти год. Никто не спорит, трудно даже на базе КГБ 2 создать принципиально новую службу. Проще поменять вывески. Тут надо всего – молоток и четыре гвоздя.

Уже в сентябре я отчетливо почувствовал стремление ряда российских политиков полностью ликвидировать союзные структуры КГБ, просто переподчинив их в юрисдикцию России. Эта тенденция в полной мере укладывалась в логику тех людей из близкого и далекого окружения Б.Н. Ельцина, которые уже тогда взяли курс на полную ликвидацию союзной государственности и максимальное усиление атрибутов государственности России даже в ущерб интересам других республик. Подобная тенденция в какой-то момент проявилась и в подходах некоторых членов Государственной комиссии по расследованию деятельности органов госбезопасности, в состав которой, кстати, входили только российские политики. Как я уже упоминал, в середине сентября, более чем за месяц до официального срока представления заключения, Степашин направил в Госсовет СССР предложение о прекращении деятельности КГБ СССР и создании на его базе Комитета госбезопасности России. Речь, таким образом, шла о том, чтобы поменять вывеску с «КГБ СССР» на «КГБ РСФСР».

Мне такой путь представлялся не очень продуктивным. Не о себе я заботился. Плохо это или хорошо, но за свое кресло никогда не держался. Меня прежде всего беспокоило, что такой шаг будет открытым вызовом другим республикам и поощрением сепаратистских тенденций. Такая политика работала не на сохранение и без того хрупкого Союза, а на окончательный его развал. Именно с этим я не мог согласиться. Кроме того, это бы инициировало и без того сильные тенденции в республиках на «захват» общей для всех служб безопасности собственности (радиоперехват, связь, инфраструктура, здравоохранение, стройбаза). Все они не в меньшей степени, чем Россия, могли претендовать на «свою» долю «наследства» от союзного КГБ. Кроме того, с корнем рушилась общая для всех республик система безопасности, а новая «объединенная» еще не была создана даже как концепция.

В тот момент только с помощью Б.Н. Ельцина мне удалось отстоять свою точку зрения, которая базировалась на убежденности в необходимости сохранить межреспубликанские структуры. Комиссия Степашина также изменила эту свою случайную, извне привнесенную позицию, поддержав в конечном счете создание МСБ, ЦСР СССР и объединенных пограничных сил. До тех пор, пока существовал Союз, такой подход был единственно возможным и разумным.

Другая часть трудностей, которая возникала при создании КГБ России, могла быть отнесена к межведомственным и чисто личностным противоречиям, на мой взгляд неизбежным при выделении одной организации из другой. Я исходил из того, что КГБ России сам должен разработать структуру, функциональную подчиненность подразделений и штатную численность. Как и в других случаях, я считал интересы республики первичными. Однако следует признать, что общая установка не всегда срабатывала, когда дело доходило до конкретных исполнителей и вставал, скажем, вопрос о немедленном освобождении того или иного служебного помещения. Мелкие трения могли бы перерасти в конфронтацию, если бы не разумная, конструктивная позиция В. Иваненко, с которым у меня практически не было каких-либо спорных вопросов.

К сожалению, далеко не все в руководстве КГБ России проявляли и половину такта, терпения и взвешенности, которые были присущи Иваненко. Некоторые свое организационное бессилие прикрывали надуманными или просто ложными обвинениями в адрес центрального аппарата и лично Бакатина. Я считал и считаю ниже своего достоинства вступать в «полемику», не считал нужным как-то специально реагировать на все эти потуги, за которыми, по моему убеждению, скрывалось одно – стремление старых кадров КГБ поменять фасад и оставить все по-прежнему. Обвиняя меня во всех смертных грехах, сами они ничего конструктивного не предлагали и предложить не могли.

Я считал нецелесообразным раскалывать отдельные управления КГБ на союзную и республиканскую части. За исключением тех случаев, когда это было неизбежно (например, контрразведка, которой, как предполагалось, должны были заниматься и республиканские, и межреспубликанские органы), управления и отделы либо целиком переходили в КГБ России, либо оставались в МСБ. По моему убеждению, всегда можно было бы договориться о задействовании возможностей МСБ в мероприятиях КГБ России и наоборот.

К 26 ноября, когда был издан указ президента РСФСР № 233 «О преобразовании Комитета государственной безопасности РСФСР в Агентство федеральной безопасности РСФСР», в центральном аппарате российской Службы безопасности работали двадцать тысяч сотрудников и двадцать две тысячи – на местах. Это была уже полноценная организация, способная самостоятельно решать крупные задачи.

После создания АФБ разговоры о «смертельных схватках» между АФБ и МСБ не окончились…

Чтобы лишить политиканствующих деятелей в аппарате КГБ и АФБ удовольствия распространять сплетни и побудить их заняться будничной тяжелой работой, мы с В. Иваненко решили выступить с совместным заявлением (см. приложение 4).

Однако будущее МСБ и АФБ России зависело уже не от Бакатина и Иваненко. Оно решалось в тех драматических политических схватках, которыми был отмечен последний месяц 1991 года, последний месяц существования Союза.

Я уверен, что нормальный мыслящий читатель сумеет понять и оценить мою работу. Прежде всего, давайте не будем забывать, в каком всеобщем хаосе оказалась страна после путча. И в это безвременье спецслужбы (не КГБ СССР, а спецслужбы) были защищены от всяких сомнительных поползновений растаскивания, разрушения, использования в узких целях той или иной группировки. Чего-чего, а любителей тайных интриг вокруг КГБ всегда было немало, а с победой «демократии» их появилось видимо-невидимо. В это тяжелое время, при распавшейся старой и несформированной новой власти, как это ни удивительно, страна была защищена от многочисленных угроз. Без ложной скромности скажу: это была хорошо выполненная трудная работа, которой я до сих пор горжусь. Спецслужбы были сохранены, а «чекизму» в той мере, в какой это было возможно, был поставлен заслон, сказано – «нет». Конечно, кое у кого с окончательно атрофированной способностью непредвзято смотреть на жизнь, это вызвало лютую ненависть.

В какой-то мере этого я ожидал. По-другому быть не могло. «Чекизм» – это идеология, а идеологию какими-то советами или приказами уничтожить нельзя. Все было так, как и должно быть. Так и продолжается сейчас, в середине 90-х гг. Мало этого, «чекизм» вместе с большевизмом переживает подъем. Пять лет перестройки, казалось, стали началом их заката в нашей стране. Но семь лет губительного «курса реформ» вернули большевизму такой авторитет в обнищавших массах, которого не было и в застойные годы. Так что «чекизм» рано укладывать в мавзолей. Он жил, жив и будет жить. До тех пор, пока в стране не начнется серьезный экономический подъем.

Заигрывать с чекистами я, в силу своего скверного характера, не мог и не могу. Всегда говорю то, что думаю.

Но никогда не думал, не говорил и не делал, что в тех очень сложных и опасных условиях могло бы ухудшить и без того находившуюся в плачевном состоянии систему безопасности страны. Она была в нокауте после нелепого удара путчистов, которые и сами, наверное, не могли понять, что они наделали… Большего вреда триаде КГБ – КПСС – СССР, чем нанесли путчисты, не мог бы вообразить в своих мечтаниях даже самый отъявленный антисоветчик. «Империя зла» рассыпалась в одночасье. Все партийные «программные заявления», постановления и резолюции о «социалистическом выборе» унесло ветром истории.