— Мир для меня умер, как и я для него, — равнодушно ответил Юлиус. — Если вы пришли сюда, чтобы попытаться меня спасти, то, боюсь, вы зря потратили время.

— Я должна была убедиться, что ничто не может возродить тебя к жизни, прежде чем предлагать то, что собираюсь.

Юлиус посмотрел на Менестрес, и впервые в его глазах промелькнул интерес. Спустя несколько секунд он произнес:

— Неужели я чем-то мог заинтересовать вас, госпожа?

— Твое состояние никого не может оставить равнодушным, особенно меня, ведь я в ответе за всех вас. И я хочу дать тебе то, что ты пытаешься найти все это время, — покой.

— Покой? — усмешка промелькнула на его лице. — Ничто не может принести мне покой.

— А смерть?

— Она отвергает меня, хотя я трижды взывал к ее милосердию, — горько ответил Юлиус. — Я, не раздумывая, прыгнул бы в адскую бездну, только бы избавиться от моей проклятой жизни!

— Что ж, если ты так хочешь, я могу даровать тебе смерть.

— Вы действительно сделаете это, госпожа? — он смотрел на вампиршу с надеждой, и это было самое страшное. Он действительно жаждал смерти, всем сердцем призывал ее. Сломленный дух в бессмертной плоти.

— Да, — глухо ответила Менестрес. — Но мне нужна одна твоя услуга.

— Чем может услужить блистательной госпоже столь ничтожный вампир, как я? Я всего лишь живой труп!

— Ты все также силен и могущественен. Просто последние века ты только и делал, что занимался саморазрушением, — покачала головой вампирша.

— Так о какой услуге идет речь?

— Ты должен будешь обратить одного человека. Сделать его одним из нас.

При этих словах Юлиус не мог скрыть своего удивления. Он непонимающе уставился на Менестрес и проговорил:

— Обратить? Но, думаю, вы сами, госпожа, справитесь с этим гораздо лучше меня. Почему ваш выбор пал на мою скромную персону?

— В тебе есть сила, которая многим и не снилась. А этот человек особенный. Когда он станет вампиром, я дарую тебе то, что обещала.

— Значит, выходит, что я брошу этого новорожденного птенца на произвол судьбы?

— Ты оставишь ему краткие инструкции. Этого хватит. Он справится. Ты поймешь это, как только увидишь его. Ну так что, ты согласен?

— Вам достаточно лишь приказать...

— Нет. Это должна быть честная сделка.

— И вы... вы действительно можете даровать мне смерть?

— Да, — просто ответила Менестрес.

— Конечно, если кто и может это сделать, так только вы, — в голосе Юлиуса слышалось благоговение. — Я сделаю то, о чем вы просите. Как я могу найти того человека?

— Я сама покажу тебе его. Насколько я поняла, завтра в доме одного из здешних дворян состоится бал. Он будет там.

— Бал? — вампир поморщился. Он долгие, очень долгие годы избегал общества людей, и сейчас его не радовала перспектива оказаться сразу среди такого скопища народа.

— О, не волнуйся. Мы пробудем там очень недолго. Промелькнем в толпе как призраки. Я тоже не хочу, чтобы о моем присутствии узнали в городе. Я здесь инкогнито, к тому же скоро уезжаю.

— Что ж, хорошо. Я буду ждать вас завтра, — он будто только сейчас заметил как выглядит, и неуверенно произнес, — Похоже, мне придется привести себя в порядок, впервые за этот век.

Эта фраза вызвала у Менестрес улыбку, и она даже подумала, действительно ли он так сильно хочет умереть. Но стило ей взглянуть ему в глаза, как эта мысль растворилась словно дым. Они по-прежнему были пусты и безразличны. Ей вдруг стало очень тяжело находиться рядом с ним, но вампирша прекрасно владела своими эмоциями, поэтому ни словом, ни взглядом не выдала своих чувств. Удалилась она, только сердечно попрощавшись с Юлиусом.

* * *

Утро (относительное, так как солнце практически достигло полуденной отметки) Антуан встретил в хмурых раздумьях. Проснулся он давно, но вставать ему нисколько не хотелось. Он лежал и придумывал причину, по которой смог бы остаться дома и не ходить на этот чертов бал. Но, как на зло, ничего не приходило в голову. К тому же то и дело у него перед глазами вставал образ той прекрасной незнакомки, и он уже вообще ни о чем не мог думать. Наконец он сдался и покинул кровать.

Одевшись и позавтракав, Антуан, не зная чем себя занять, пошел бродить по дому. Его так и подмывало вскочить в седло и умчаться куда подальше, но он всерьез опасался, что этого ему уже не простят.

Он уныло шел по коридору, когда услышал странные вопли, доносящиеся из комнаты Валентины. Движимый любопытством, он постучал.

— Войдите, — уже по голосу было ясно, что сестра чем-то раздражена.

Антуан тихо вошел. Валентина стояла посреди комнаты в великолепном платье изумрудно-зеленой парчи, и ругалась на чем свет стоит, так как платье оказалось ей длинно. А вокруг бегали служанки, изо всех сил стараясь убедить девушку, что к вечеру они все исправят, и она будет самой прекрасной на балу. Все это Антуан слушал лишь краем уха, и не сводил глаз с платья. Его цвет напомнил ему глаза его ночной красавицы. Просто наваждение какое-то!

Из раздумий его вывел голос Валентины:

— Эй, что ты смотришь на меня так, будто у меня рога выросли? Или с платьем еще что-то не так?

— Нет-нет! С платьем все в порядке. Оно тебе очень идет! — поспешно ответил Антуан, возможно, даже слишком поспешно.

— Правда? — щеки Валентины залились довольным румянцем.

— Конечно! — он улыбнулся и поспешил уйти, пока еще что-нибудь не ляпнул или не сделал. Нет, надо держать себя в руках! Подумать только, одно мимолетное увлечение, и такие последствия! «Господи! Ты ведешь себя как безусый юнец!» — вздохнул Антуан, входя в зал для фехтований и доставая шпагу — самый верный способ успокоиться.

Здесь он пробыл несколько часов, старательно отгоняя любые мысли о предстоящем бале, да и о всем остальном. Это не плохо ему удавалось, пока не вошел слуга и не сообщил, что его камзол для сегодняшнего торжественного выхода готов. Антуан досадливо вогнал шпагу в ножны и вернулся к себе. Нужно было успеть хотя бы ополоснуться, а то вся его рубашка была мокрой от пота.

Вымывшись, он начал не спеша одеваться: свежая, белая как снег, рубашка с пеной кружев, узкие синие штаны, синий, с едва заметным зеленым отливом, камзол, расшитый серебром, с блестящими пуговицами, и высокие, начищенные до блеска сапоги. Наряд дополнил перстень с сапфиром и шпага. Без шпаги дворянин все равно, что голый. Свои волосы он тщательно расчесал и оставил распущенными. Знал, что отцу и Клоду это не слишком понравится, и не мог отказать себе в этом удовольствии.

Когда Антуан спустился вниз, отец, Рауль и Валентина уже были там. Все были одеты самым подобающим для дворян образом. Камзол отца был темно-синим, практически черным, с золотой вышивкой, а Рауля — бордовый, тоже расшитый серебреными нитями. Валентина была в том самом платье, в котором он видел ее утром.