– У него дети. У меня, правда, тоже, но мы с ним давно воюем рядом, двадцать лет. В тридцать шестом году мы лежали с винтовками в окопах у Мадридского университета. Мистер О’Малли и мистер Брэдли, товарищи по оружию. Мы не полезем на рожон, а тихо доберемся до Будапешта и оценим обстановку. Найдем Эмиля, отыщем остальных… – герцог вернулся к столу:

– Это больше для очистки совести, – признал он, – я понимаю, что все бесполезно… – с портрета маслом, на стене, на Джона строго смотрела Ее Величество:

– Она тоже ничего не сказала, она деликатный человек, – вспомнил Джон, – только пригласила Полину и наследного герцога на Рождество в Балморал. Она заметила, что детям сейчас будет лучше в семье… – Джон оставил дочь и сына под присмотром домоправительницы, миссис Клары с дядей Джованни, и Волка:

– То есть у него процесс, на Ганновер-сквер всем заправляют Густи и Теодор-Генрих. Они гордятся, что могут сами разобраться с хозяйством, без взрослых… – Меир протер очки носовым платком:

– Ты меня прости, Джон, но вся эта затея, сейчас, когда я услышал о ней, представляется мне… – полковник пощелкал пальцами, Марта выпустила колечко дыма:

– Авантюризмом чистой воды. Черного кобеля не отмоешь добела… – кузина опять перешла на русский:

– Это пословица, – объяснила она Меиру, – в английском языке говорят, что леопард не поменяет свои пятна… – Джону стало неуютно под пристальным взглядом Марты:

– И еще говорят… – она не стала возвращаться к английскому, – седина в голову, бес в ребро… – герцог буркнул:

– В Израиле мне было всего тридцать три года… – Марта вздохнула:

– Я не о ней сейчас, Джон… – герцог предпочел не отвечать кузине. Он резким движением сдвинул бесполезные папки на край стола:

– Черт с ней. Она ничего не знала, и ничего не выдаст. Я, предусмотрительно, держал ее взаперти. Надеюсь, что она попадет под очередную чистку и русские влепят ей пулю в затылок… – он был готов сам расстрелять жену:

– Сука водила меня за нос все это время. Правильно русские говорят, волк всегда смотрит в лес… – он расстелил на столе карту Венгрии:

– Судя по сообщениям подпольных радиостанций, господин Имре Надь обещал сформировать коалиционное правительство… – Марта фыркнула:

– Русские позволят ему поиграть в свободную Венгрию, пока они стягивают войска, на границы страны… – герцог кивнул:

– Именно так. Но в неразберихе, мы сможем проскользнуть к Будапешту… – зазвонил внутренний телефон. Джон, невольно, загадал:

– Если это Монах, если он привез Адель и остальных, то у нас все сложится, обязательно… – зеленые глаза Марты потеплели. Он догадался, что речь идет о хороших новостях. Кузина сказала:

– Сейчас я спущусь. Приготовьте чаю, сэндвичей, для наших гостей… – Марта взглянула в настороженное лицо Меира:

– Эстер не с ними. Но, может быть, они что-то знают… – она опустила трубку на рычаг:

– Внизу ждут мистер Авербах и мисс Майер… – женщина помолчала, – они оставили раненых Эмиля и Цилу в госпитале, и приехали сюда. Меир… – она погладила ладонь полковника, – я уверена, что Эстер сейчас тоже едет в Австрию. Не волнуйся, вы скоро увидитесь… – Джон не слушал нежный голос кузины:

– Звонил не Эмиль, а Генрик, но все равно, – сказал себе герцог, – Адель здесь, и мы больше никогда не расстанемся… – одернув серый пиджак, он понял, что улыбается.

Марта хорошо помнила шляпку с вуалеткой, из бархата, цвета слоновой кости.

До войны фрау Рихтер, обеспеченная женщина, два раза в год ездила в Париж, на примерки:

– Сейчас модные дома устраивают открытые дефиле… – Марта коснулась выцветших букв, на подкладке, – а тогда мама посещала приватные показы, для постоянных клиенток… – мерки фрау Рихтер хранились в ателье мадам Скиапарелли:

– Шанель тоже шила на маму, – Марта улыбнулась, – но мама ничего не говорила мадам Эльзе. Шанель и Скиапарелли терпеть друг друга не могли… – после выбора нарядов, на манекенщицах, в ателье создавали платья и костюмы по точным меркам заказчицы. В Швейцарию мать возвращалась через Милан, по дороге выбирая в Италии туфли и сумки:

– Сейчас мама ходит в джинсах и холщовых платьях. На острове ей больше ничего не нужно… – в Лондоне на женщин в брюках еще смотрели косо. Клару один раз попросили покинуть ресторан, в Fortnum and Mason:

– Она пришла в твидовом костюме, с широкими брюками, – вспомнила Марта, – она и мне такой сшила. Метрдотель не хотел пускать ее к столику. Дядя Джованни пригрозил связаться с журналистами. Человек скоро вырвется в космос, а у нас женщина не может выпить чая, если на ней надеты брюки… – Марта подумала о русском спутнике, отправленном на орбиту Земли в начале октября:

– Констанца утверждала, что за спутником последуют люди. Нам недолго осталось ждать. Но это будут не американцы, а русские. Пока в космической гонке выигрывают именно они… – юный Ворон собрал все вырезки из газет, о новом спутнике. Мальчик хотел стать первым британцем, в космосе:

– Пока ты вырастешь, русские устроят орбитальную станцию, как говорит Ник, – скептически замечал Питер, – после них станет неважно, кто еще полетит в космос. Они будут первыми… – лазоревые глаза Стивена холодели:

– Русские меня не интересуют, – чеканил мальчик, – хоть я и внук Горского. Русские убили маму и папу, я за них отомщу… – Марта узнавала голос Густи:

– Стивен смотрит ей в рот, все за ней повторяет. Он пошел в дедушку, то есть в Горского. Полковник Кроу был, все-таки, мягче… – Марта вернула шляпку на канцелярский стол. Адель отпила слабого чая:

– С лимоном и без сахара… – Марта наизусть помнила предпочтения детей, – Адель никогда не добавляет молоко, она заботится о фигуре… – девушка сняла грязный, испачканный засохшей кровью жакет, обнажив стройные плечи, в затасканной блузке:

– Тетя Марта, – вздохнула Адель, – вот и все, что случилось. С тетей Эстер мы расстались на улице Доб, она посадила нас в машину. Сегодня двадцать шестое, мы покинули Будапешт два дня назад. К тому времени, ни Шмуэль, ни дядя Авраам в квартиру не возвращались… – шляпку, по словам девушки, она купила в лавке с подержанным барахлом:

– До войны мама часто ездила в Вену, – подумала Марта, – под предлогом любви к опере и балам… – в столице Австрии, как и в Париже, мать встречалась со связниками, из Москвы:

– Шляпку я носить не собираюсь, – Адель сморщила нос, – она пропахла пылью. Но вещь я оставлю себе, как память… – девушка бросила взгляд на дверь:

– Генрик вам скажет то же самое… – с Генриком, в соседней комнате, работал Меир, – потом нас задержали у купальни Сечени, началась стрельба… – Марта успела позвонить в госпиталь. Эмиля и Цилу еще оперировали:

– Монаха ранили из советского оружия… – она изучала усталое лицо девушки, – но Адель говорит, что в Будапеште, в отличие от Дьёра, по ним стреляли венгры. У венгров тоже могут быть русские пистолеты… – Марту что-то беспокоило. До завтрашнего дня к чете Гольдбергов ей было не попасть, но главный хирург госпиталя обещал сохранить вынутые из ран пули:

– Посмотрю, что там было за оружие, поговорю с Монахом и Цилой. То есть с Цилой, Эмиль даже не добрался до Будапешта, он мне ничего интересного не скажет… – Адель шмыгнула носом:

– Генрик довел машину до Дьёра, где мы переночевали… – девушка, почему-то, покраснела, – а вчера, на пути к австрийской границе, мы наткнулись на дядю Эмиля. Его остановили русские танкисты. В нас опять стреляли, – Адель покачала головой, – не знаю, как я буду петь, после такого шума. Главный дирижер оперы вызывает ко мне театрального врача, фониатра… – Марта погладила ее по руке:

– Споешь, как обычно, словно соловей. Когда мы закончим, вас с Генриком отвезут в гостиницу… – девушка рассказала Марте о деловом завтраке, с дирижером театра:

– Поэтому мы и задержались, – она опять зарделась, – через два дня назначен первый концерт. Уже печатают афиши, опера сняла нам номер… – Адель поправила себя, – то есть номера, в отеле «Захер» … – гостиница находилась напротив оперы. Адель взглянула на часы:

– Тетя Марта, – совсем по-детски попросила девушка, – можно, я позвоню маме? Мы завтракали дома у дирижера, было неловко его