Внезапно наступила весна. Катерина вышла из подъезда и замерла. Вокруг звенело, дробно стучало каплями талой воды, оглушительно щебетало птичьими голосами на голых черных ветвях деревьев. Пришлось вернуться и сменить шубу на кожаный свингер. Было зябко, резкий влажный ветер продувал Катю насквозь, но все равно приход весны радовал, и холод не мог испортить Кате настроения. Она прибыла на работу бодрая и посиневшая.

Всю прошлую неделю Катерина провела в одиночестве и тягостных размышлениях о Нике. Во вторник она была разгневана его очередным непоявлением, среда принесла жуткие картины изуродованного и густо перебинтованного Ника на больничной койке (автокатастрофа), в четверг она осознала, что он прекрасно может обходиться без нее, в пятницу затеплилась надежда, в субботу надежда умерла, в воскресенье появились первые мысли о том, что она сумеет справиться и с этой неприятностью, сумеет сказать Нику гордое «нет», даже если он внезапно снова появится на ее горизонте. «Конечно, он очень оригинален, он привлекает к себе внимание, – мрачно размышляла она, – но мне хватает проблем на работе. Я и так измотана отсутствием денег и тряпок, оторванностью от родных и необходимостью орудовать локтями. Я не буду тратить энергию, которая нужна для выживания в многомиллионном городе, на безалаберного композитора. Он сам не понимает, чего хочет. Я забуду, забуду, забуду его граненый профиль, красивые волосы и сильные руки. Забуду пока я окончательно не увязла. Мне было так трудно истребить свою привязанность к Олегу, чтобы легкомысленно позволить вновь увлечь себя. Хватит! Я взрослая женщина, и обо мне никто не позаботится, кроме меня самой!».

Так рассуждала Катерина, раскладывая на столе бумаги, готовясь к напряженному рабочему дню. Но если бы вдруг Ник появился на пороге кабинета, она, наверное, бросилась бы ему на шею и осыпала поцелуями. Катя считала себя взрослой женщиной, трезвой, рассудительной, а на самом деле была словно потерянный котенок на людной улице. Ей хотелось защиты, тепла и определенности.

Но Ник не появился. Вместо него возник Леня Кочетков, оживленный, веселый, с дорожной сумкой в руке и легкой небритостью на физиономии. Он заключил Катерину в объятия и добрых пятнадцать минут прижимал ее к себе.

– Я прямо с вокзала. Примчался на паровозе из Воронежа – и к своим родным девочкам!

– Эй! Полегче! Леонид, оставь Катю! – воскликнула, заходя в приемную, Орыся.

Леонид обернулся, хотел было рвануться к своей подруге, но остановился.

– Орыся! Что это? – с ужасом прошептал он. – Ты постриглась?!

– Неужели тебе не нравится? Не отвечай сразу! Вглядись! – агрессивно ответила Орыся, готовая защищать свою внешность и свое право делать с ней все, что заблагорассудится.

– Твои волосы! Ты отрезала их! Елки-палки! Я лечу с вокзала прямо на работу, надеясь побыстрее увидеть моего ангела, а встречаю чужую женщину, общипанную, как курица. Что ты с собой сделала?!

– Видела я, как ты стремился к своему ангелу! – расстроенно выкрикнула модернизированная, огненно-рыжая Орыся. – Повис на Катерине! Она, бедная, не знала, как спасти бюст, попавший в соковыжималку.

– Так. Хватит, – остановил девушку Леонид. – Разберемся вечером, дома. Катерина, так как Виктор отсутствует, я временно займу его кабинет.

Орыся вышла, хлопнув дверью.

Зоя Николаевна осуществляла стремительную пробежку с третьего этажа на второй, чтобы получить от соседки обещанный рецепт пирога «Изюмный» и порцию свежих сплетен, когда увидела спускающегося по лестнице парня. В юноше с блуждающим взглядом и бледным лицом она узнала поклонника и содержателя белобрысой польки (нет, она недавно перекрасилась в рыжий цвет), которая никогда не снисходила до уборки подъезда.

Увидев Зою Николаевну, парень отшатнулся в сторону, словно эта встреча была для него нежелательна. «Ладно комедию ломать, – язвительно подумала женщина, – от ваших стонов весь дом ходуном ходит. Все знают, чем ты занимаешься со своей кралей, нечего изображать невинность». Зоя Николаевна лучезарно оскалилась и крикнула в спину: «Добрый вечер, Леонид!». Леонид не ответил. «Поссорились, – с удовольствием констатировала женщина. – Чудесненько! Пусть эта буржуйка хоть раз останется без машины и поездит в метро. Нельзя ссориться с тем, кто тебя кормит, твой, так сказать, кошелек».

Тут в голову подъездной активистки закралась гениальная идея. Зоя Николаевна проскочила на следующий этаж и вонзила палец-сосиску в кнопку Орысиного звонка.

– Орысечка, открой, это я, Зоя!

Сейчас субтильный цыпленок откроет дверь, и глаза у девушки наверняка будут заплаканными. Зоя Николаевна, прикрываясь, как фиговым листочком, просьбой одолжить щепотку перца, проникнет в квартиру, посочувствует, нарвется на чаепитие и выведает у расстроенной малютки все-все-все: сколько Леонид дает ей в месяц на жизнь, какие тряпочки покупает, где она его подцепила, какими способами она его удовлетворяет... А потом, вооруженная знанием, отправится в захватывающий круиз по квартирам, выкладывая завороженным слушательницам всю подноготную эксблондинки Орыси. От предвкушения в уголках рта Зои Николаевны начала скапливаться слюна. Она еще раз настойчиво утопила кнопку звонка.

Женщина работала в третьеразрядной парикмахерской, ей было под сорок, из них около двадцати лет она провела в постоянном рысканье по этажам и упоительных сплетнях. Это было смыслом ее жизни.

Толстые ноги Зои Николаевны бугрились под коленями фиолетовыми звездами варикозных вен – ее это не волновало. Она находила свое счастье в детальном разборе достоинств и недостатков женских фигур, населяющих дом, начиная с двенадцатилетних нимфеток и заканчивая семидесятилетней бабой Варей, носительницей ста килограммов рыхлого жира. Драповое пальтишко милой парикмахерши давно протерлось на локтях, но она этого не замечала. Каждая дубленка, куртка, пончо Орыси и других женщин были тщательно взвешены и оценены критическим мозгом Зои Николаевны, фасоны многократно обсуждались, высказывались трезвые мысли, например, что норковая шуба дамы с четвертого этажа вряд ли выдержит еще одну влажную зиму, а покупать итальянский кожаный костюм за 2500 долларов для четырнадцатилетней девочки – это расточительство.

Зоя Николаевна с трудом припоминала, какие ощущения связаны со словом «секс», но с истинным сладострастием разбирала полеты дворовых подруг, эстрадных звезд и коллег по парикмахерской. С гениальностью военного стратега она формировала группы для обсуждений. В среду участниками дискуссий были А, Б и С, а темой разговора – «секс в жизни гражданок Д и Е». В четверг А, Д и Е с дрожью в голосе перемывали косточки Б и С. В пятницу А могла бы узнать о себе такое, что не приснилось бы в кошмарном сне шизофренику, но почему-то никто не приглашал ее послушать занимательную историю из ее биографии.

Но Орыся упорно не хотела открывать дверь. Зоя Николаевна, раздраженная тем, что ее пытаются лишить вожделенного десерта, ударила дверь кулаком и неожиданно почувствовала, что та поддалась. Зоя Николаевна заглянула внутрь и с наблюдательностью разведчика зафиксировала в памяти все детали интерьера. Потом, не прекращая умильное воркованье: «Орысенька, это я, Зоя!» – проникла в квартиру.