Яростно-безнадежное завывание мотора под окном — кто-то старается соскочить с размокших, как серая губка, ледяных бугров.

А ведь это совсем весна. Это апрель. Скоро лед по углам исчезнет, а потом в воздухе, где-то среди голых ветвей, появится существующий как бы сам по себе намек на нежно-зеленый цвет. Потом будет май, когда… когда люди уже начинают купаться в Средиземном море.

Европейскую визу мне раньше помогала делать либо Ксения, либо те, кто меня приглашал. Что ж, пора менять привычки. Включая привычку путешествовать по миру за чужой счет. Новая жизнь. И отличная, наверное.

Пока я научусь брать штурмом посольства, проходя туда по телам турагентов, пока подам — с третьей попытки — анкету, пока получу визу, как раз будет уже настоящая весна. Почти лето. Море согреется.

Пора поехать в одно очень приятное место отдохнуть. Или почти отдохнуть.

«Рено», который я взял, был мне неприятен, прежде всего потому, что гудок там странный: надо особым образом нажать ручку, включающую дворники. И почему все эти арендные лошадки — тускло-серого цвета?

Но я успел испытать эту клячу на прочность вчера: прогнал ее на недозволенной скорости до самой Валенсии, города цвета золотого песка, до главного собора. Побродил, смущаясь, под низкими сводами приделов, а потом все-таки задал проходившей монахине самый идиотский вопрос на земле:

— Не подскажете ли, сестра, где Святой Грааль?

— Конечно, вон он, за поворотом…

И я, пройдя очередной черный туннель и завернув за угол, минуты три смотрел, не шевелясь, на маленький металлический бокал за толстым, пуленепробиваемым стеклом. Луч одинокого фонарика лежал на его чуть помятом боку.

Ватикан уполномочен официально заявить, что это и есть Грааль, единственный и неподдельный, стоит именно здесь, в Валенсии. Вот этот.

Почему же тогда не только я не верю, что это правда, а и мало кто, видимо, верит? Потому, что Святой Грааль вообще нельзя находить, он так и должен оставаться подобным недоступной весне?

А на другой день я, отоспавшись, отправился уже в куда более близкое и понятное место.

Вилафранка дель Пенедес.

Теплый ветер, сухой ветер, пахнущий хвоей и невидимыми отсюда цветами. Посыпанный шуршащим гравием круг, где прижимаются друг к другу круглыми боками ушастые туристические автобусы.

Стеклянная стена, за которой отсвечивает и угадывается что-то вроде библиотеки, правда, не с книгами, а с бутылками. В общем-то, магазин. И голова быка на щите над входом.

Торо. Вход к дону Мигелю Торо.

Стоячая дегустация для туристов в углу, организованная — по предварительному заказу — сотрудницей этого магазина; потный мужчина опускает, как все другие, нос в бокал и пытается понять — что происходит, почему люди так задумчиво нюхают вино, и когда же ему нальют еще. В другом углу, у полки, серьезный покупатель клюет пальцем клавиши калькулятора, как будто и так не ясно, что дешевле, чем здесь, не будет нигде.

Потому что ниже, под холмом, — стальные цилиндры и покатые крыши винодельни, возможно, лучшей в Испании.

Кажется, я был близок к панике. И потому, что оказался среди туристов там, где раньше был избранным, смотрел на непосвященных с усмешкой, шел в винодельню, и потому, что здесь завершалась моя дорога. Все эти месяцы работы — вот они где закончились. Здесь и сейчас. От этой точки — или дальше вперед, или…

— Мы договорились с доном Мигелем, что я подъеду в четыре — сейчас как раз без трех минут — и позвоню ему. Может быть, вы мне поможете? — обратился я к испанке, смотревшей на меня снизу вверх с испугом. Похожа она была больше всего на козу.

— Господина Торо здесь нет, — в страхе сообщила мне она.

— Ну конечно, нет, но где-то же он есть. Позвоните, пожалуйста. Скажите, что человек с хвостиком уже приехал. Хорошо?

Пауза, звонки, совещания со старшими по должности.

— Он сейчас будет здесь, — сообщила мне испанская коза, несколько успокоившись.

Я вышел из вино-библиотеки, жадно роясь в кармане, где были сигареты. Меня толкали, извинялись и обегали стороной туристы: для них заезд в прославленное хозяйство, гордость нации — дело почти обязательное.

Почти у моих ног остановилась немытая синяя «Субару».

— Человек с хвостиком! Вот теперь я точно знаю, с кем договаривался о встрече! — раздался голос из ее окна.

Дон Мигель, в джинсах и клетчатой рубашке, вышел из машины и воззрился на меня веселыми глазами. Его чуть не снесла с ног очередная цепочка туристов — не то чтобы они его не узнавали, они и знать не знали, как выглядит хозяин этих мест.

— Вы сказали — это не интервью? — прищурился дон Мигель. — Хоть какое-то разнообразие. А тогда что?

Вот он и пришел, этот момент.

— Первый банк Гибралтара, — сказал я. — Рейдеры. Компания из трех букв.

Он смотрел на меня, наклонив голову. И думал.

— Я-то считал, что вам, в России, не до того, — наконец заметил он, улыбаясь углом рта. — Мои петербургские импортеры рассказывают страшные вещи. Они там сошли с ума, эти люди из вашего правительства? Это имеет отношение к… трем буквам?

— Как ни странно — нет, — коротко сказал я. И, подумав, добавил: — Но еще раньше эта же троица уничтожила мой журнал.

Он бросил взгляд в сторону толп внутри магазина-винотеки, взгляд хозяина, видящего, что все хорошо и без него.

— Ну, раз уж я согласился на встречу… — сказал дон Мигель. — Садитесь-ка вот сюда.

И он начал швырять с переднего сиденья назад теннисные ракетки, свитера и бумаги. Сзади свалка самых разных предметов и без того была внушительной.

Выпустив из-под колес гравийную очередь, «Субару» вывернулась между автобусов и с усилием поползла по сухой земляной дороге вверх по холму.

Я откинулся на сиденье, провожая взглядом свежую зелень виноградных листьев.

— Да, да, вы именно это и видите, — сказал дон Мигель. — Мой главный виноградник.

Я ехал по Мас ла Плана. Тот самый каберне совиньон. Вино-служанка.

Наверху холм, на холме домик под черепичной крышей, у домика нас встретил, извиваясь от счастья, здоровенный темно-рыжий овчар, именем, как выяснилось, Вольф. Посмотрел на меня и вопросительно наклонил голову.

— Ах ты цобако, — сказал я ему. — Ну и пасть же у тебя — просто чемодан.

Вольф улыбчиво облизнулся.

— Мы учим его быть дружелюбным, — сказал прислушивавшийся с любопытством хозяин. — Хотя я раньше не знал, что Вольф понимает по-русски. Ну, лучше поздно…

Он быстрой рысцой повел меня в гостиную. Мигель Торо вообще, кажется, человек постоянного движения, подумал я, трудно представить его лежащим на пляже, но очень легко — бегущим по аллее парка в кроссовках, возможно, с эскортом того же Вольфа.