Она сидела в клеточке несколько месяцев, а потом её убили, живую птичку с круглым глазом. И если я отказываюсь есть её тело – получается, она умерла зря и страдала зря, да и жила зря. Я как бы наполняю смыслом и значением её пустую глупенькую смерть. И я, знаете, пошла и взяла себе ножку. А потом бегала на тренажёре и думала: это курочка дала мне энергию, спасибо ей, такая вкусная. Кто бы мне год назад сказал, что я смогу так!»

Каждую неделю приходил черёд кого-нибудь новенького. Среди участников и модераторов Кк ходила, как вирус, тревожная уверенность в том, что когда все друг друга съедят – терапия будет завершена; но случались приятные сбои и обновления состава. Иногда кто-то действительно готовил совершенно несъедобное блюдо – те, кто не мог есть, сразу же выбывали. Кто-то выбывал самостоятельно – так случается, не того человека позвали в клуб (тогда надо очень быстро, пользуясь проверенными связями и каналами, найти новеньких – а как их искать? – шерстить контакты знакомых психотерапевтов, у кого там есть пациенты с дисморфофобией? легально ли это вообще?) или человек мог удовлетворённо уйти сразу после того, как съедали его самого: терапия слишком хорошо и быстро сработала, бывает и так у некоторых счастливчиков. Многие выбывали вообще не по своей вине, но правила есть правила. Скажем, одна девушка не смогла есть другую, потому что та, другая, приготовила себя как намеренно зашкаливающее океаническими ассоциациями мегаблюдо из всех возможных морепродуктов; у неё было довольно странное расстройство, при котором кажется, что от тебя нестерпимо пахнет рыбой и все этот запах чувствуют; и вот она попробовала сделать что-то именно такое, удушающее и рыбное, и все с этим более-менее справились, а у той, первой девушки была аллергия на морепродукты, и как она ни плакала и ни объясняла – такие правила, не можешь кого-то есть – на выход, до свидания. И даже контактами не обменяться ни с кем, если вдруг сдружились, – телефоны-то все оставляют дома.

Через неделю после Германа мрачная готическая толстушка Инга приготовила себя, выложив свою морскую фигуру суши по контуру в натуральной пропорции на огромном мраморном столе. Инга не хотела терять соратников по клубу, поэтому некоторые суши были с курицей и со спаржей, не все были с морепродуктами. Были даже сладкие суши-десерт: с манго, малиной и рикоттой. Тогда все не очень наелись, но, по словам Инги, для неё было важно осуществить акт любви к себе именно в попытке себя сервировать идеальным образом: Инга всегда стремилась к тому, чтобы быть удобной и никому не мешать; её маленькое объёмное тело всегда занимало какие-то крошечные пространства в комнатах и всюду становилось именно что контурным, невесомым; поэтому Инга решила, что сделает максимально удобную сервировку (таким образом это будет именно она), но не будет потакать чужому голоду и обозначит только контур (таким образом, она научится следовать собственным желаниям и работать над границами – опять же, контур и символизирует границы, которые Инга с радостью раздаёт всем налево и направо, ешьте мои границы, я вся для вас). Ингу все тоже хвалили, но отмечали: вкусная, но очень мало. Ну уж извините, громко кричала подвыпившая Инга, сколько дали, столько и ешьте! Я не обязана всем угождать! Было видно, что Инга получает от происходящего удовольствие.

Потом настала очередь Мары, с которой Дарина почти сдружилась (ведь у них были телефоны друг друга), они даже пару раз вместе ходили в бар (только дринки на базе текилы, строго говорила себе Дарина, никакой еды, а вот Мара вовсю лопала хот-доги на кукурузной булочке, уже посчитав, что терапия работает), – та приготовила себя как суп, это был кислый тайский суп и там в котле беспомощно, как сбитая над озером утка, плавала голова, такая капустная разваренная голова, это была голова Мары, дурацкая и глупая, ненавистная и слишком большая, никакие шляпы не подходят, и вместо мыслей мерзкий дурацкий тревожный суп, сколько можно. Суп вышел потрясающе вкусным, Дарина дважды ходила за добавкой – оказывается, даже тревожность можно как-то контейнировать, проварить да и забыть о ней.

Иногда хозяйка делала короткие мотивационные выступления, как правило, на тему еды – чтобы вдохновить тех участников, кто себя ещё не готовил.

– Вы должны обратиться к своему внутреннему ребёнку! – вещала она, сидя на высоком чугунном барном стуле. – Дети обычно ужасно сладкие. Как булочки. У кого есть дети, поднимите руки! Вспомните, как хочется ребёночка скушать, когда он совсем новенький, будто прямо из печи. Какие ножки у него тугие, будто рогалики молочные. Или там подгузник меняешь, и вдруг за попу хочется укусить и вообще съесть целиком, такой сладкий. Вот вы должны обратиться к своему такому внутреннему ребёнку, которого так и хочется съесть. И вернуть себе своё тело. Его священность. А после этого разрешить нам себя съесть – как самого сладкого в мире младенца.

Были и сложные эпизоды: скажем, у 18-летнего Никиты никогда не было девушки и ему казалось, что дело именно в теле, что именно с его телом всё катастрофически не так, понятно, с какой конкретно частью (хотя откуда девушкам, которых у Никиты никогда не было, знать о неких проблемах с этой конкретной частью?), но и это он как-то попытался скрыть, поэтому сделал национальный литовский кекс шакотис. Было очень вкусно, все отламывали от шакотиса крохкие рожки и прямо стонали от удовольствия. Это рецепт Никитиной бабушки из Паневежиса, она всегда так делала шакотисы, пришлось ещё и рецептом со всеми делиться – тут уже везёт самым памятливым на пропорции, телефонов-то нет. Никита потом больше не возвращался, кстати, – со слов приведшего его в Кк друга, у него появилась девушка, просто огромная какая-то любовь и нет времени ни на что.

Довольно скоро очередь дошла до самой Дарины. На тот момент она всё ещё имела сложности с едой, но уже целых три раза сходила на свидание с Германом (его телефон было легко запомнить – когда Дарина это заметила, Герман засмеялся и сказал, что именно поэтому он перевстречался с доброй третью участниц Кк; Дарина, как всегда делала в таких ситуациях, никак не отреагировала), и однажды они даже были в итальянском ресторане и разделили там пасту с грибами. После ужина Герман предложил поехать к нему (правило третьего свидания?), но Дарина представила, как он будет на неё утром смотреть и думать, что она, наверное, самого низкого сорта, раз пошла к нему домой, а она ведь и правда низкого сорта.