Он покрыл пол крупной плиткой темно-серого цвета, краской более светлого тона выкрасил все рабочие поверхности, а все шкафы побелил. Дверцы некоторых шкафчиков были застеклены. Бо соорудил стойку бара, за которой можно было просто посидеть, сделал окно с эркером, чтобы лучше просматривался задний двор. Широкие подоконники были сложены из камня и словно специально созданы для горшков с цветами и рассадой.

— Оборудование первоклассное. Уж я-то в этом деле знаю толк. Хотела бы я иметь такой встроенный гриль.

— Могу устроить по сходной цене. От производителя.

— Мне нравятся светильники. Стиль начала двадцатого века. Классно.

Бо нажал на выключатель, и за стеклами шкафчиков зажглась подсветка.

— Здорово! Теперь у меня разыграется кухонная зависть. Вот этот застекленный шкаф очень хорош. А почему он пустой?

— У меня ничего нет. Вернее, не было. Теперь, наверное, есть. Кое-что из бабушкиных вещей. — Бо открыл холодильник, вынул бутылку белого вина. — Она все оставила мне. Ну, она сделала пожертвование церкви, но все остальное оставила мне. Дом. Все.

— Тебя это печалит, — тихо заметила Рина.

— Да, пожалуй. Немного. Я ей благодарен. — На минуту Бо прислонился к холодильнику с бутылкой в руке. — Дом полностью выкуплен и чист от долгов. Как только преодолею чувство вины, я его продам.

— Она бы не хотела, чтобы ты чувствовал себя виноватым. Она же не ждала, что ты въедешь и будешь там жить. Это просто дом.

Бо вынул бокалы и разлил вино.

— Я как раз хотел об этом сказать. Большой работы ему не требуется. Я делал для нее весь текущий ремонт. Я начал вывозить вещи. Коробки в другой комнате. — Он протянул ей бокал. — Главным образом фотографии, кое-что из ее драгоценностей и…

— Дорогие тебе вещи.

— Да, то, что мне дорого. У нее была пара картин, которые я нарисовал еще мальчишкой. Ну, ты знаешь, квадратные домики с треугольными крышами. Большое круглое желтое солнце. Птички в виде галочек, летающие вокруг.

— Она тебя любила.

— Я знаю. Мой отец решил обидеться и разыграть обделенного сироту, потому что ему она ничего не оставила. За последние пять-шесть лет он видел ее хорошо, если два раза, и он изображает убитого горем сына. — Бо замолчал и покачал головой. — Извини.

— Семья — штука сложная. Мне ли не знать. Она сделала свой выбор, Бо. Это ее право.

— Да, конечно. — Но он крепко потер пальцами переносицу. — Я мог бы отдать ему долю, когда продам дом, но ей бы это не понравилось. Поэтому я ничего ему не дам. Вот моему дяде и кузену она все-таки оставила кое-что по мелочи. Я считаю, что она ясно выразила свою волю. Ладно, хватит. Ты не голодна? Может, я приготовлю ужин?

— Ты приготовишь ужин?

— Эту страницу я перевернул давным-давно и по счастливому совпадению обнаружил, что, когда парень умеет готовить, это возбуждающе действует на женщин.

— Ты не ошибся. Что у нас в меню?

— Что-нибудь соображу, — улыбнулся Бо. — А пока расскажи мне, почему у тебя такой усталый вид.

— А я выгляжу усталой? — Рина отхлебнула вина, пока он открывал морозильник. — Да, пожалуй. Трудный день. Хочешь, чтобы я морочила тебе этим голову?

— Хочу. — Бо нашел пару куриных грудок, сунул их в микроволновку для оттаивания и открыл отделение для овощей.

— Нас с напарником вызвали на дело. Ночлежка в южном Балтиморе. Единственная жертва, женщина. Ее голова и большая часть туловища… Нет, извини. Я только что сообразила, что это не застольный разговор.

— Ничего. У меня луженый желудок.

— Скажем так: она сильно обгорела. Ее завернули в одеяло и подожгли, чтобы скрыть, что она была забита до смерти. И все это было сделано халтурно. Все было ясно, как неоновая реклама.

Рина рассказала ему все, наблюдая, как он что-то взбивает в маленькой миске и выливает это на куриные грудки.

— Тяжелая у тебя работа. Черт знает что тебе приходится видеть!

— Приходится идти по канату, балансируя между объективностью и сочувствием. Трудно бывает сохранять баланс. И в этом деле я буквально закачалась. Вся косметика женщины осталась в ванной, ужин, который она пыталась приготовить… Она любила этого сукина сына, а он так рассвирепел, узнав, что она опять беременна — как будто это только ее вина! — что ударил ее по лицу сковородкой и ею же забил до смерти. Потом он запаниковал и поджег ее. Поджег ей волосы. Для этого надо быть особенно хладнокровным сукиным сыном.

Бо налил ей еще вина.

— Но вы его поймали?

— Это было нетрудно. Он же туп, как кирпич. Воспользовался ее кредитной карточкой… вернее, попытался. Но он нас засек. В ту же минуту, как мы вошли в маленький бар. Выскочил в заднюю дверь, опрокинул моего напарника мусорным баком. Я бегу за ним, догоняю, перепрыгиваю через изгородь, дождь льет как из ведра. Я даже ни о чем не думаю, просто преследую. Он города не знает, забегает в тупик. Поворачивается и вытаскивает нож.

— Господи, Рина.

Она покачала головой:

— А у меня пистолет. Табельное оружие. Он что думал, что я испугаюсь и сбегу? — Вообще-то ей хотелось сбежать, если уж говорить всю правду, но об этом она не сказала. — Мне уже и раньше приходилось обнажать ствол, и не раз, но в тот момент я об этом даже не вспомнила. У меня руки тряслись, я вся похолодела, но не от дождя. Изнутри. Я поняла, что, возможно, мне придется им воспользоваться. Мне никогда раньше не приходилось стрелять. Хуже того, я поняла, что смогу. Мне хотелось в него выстрелить, потому что у меня перед глазами стояло то, что он с ней сделал. Мне стало страшно. Впервые мне стало так страшно на работе. Пожалуй, это застало меня врасплох. Поэтому… — Рина вздохнула и отпила еще вина. — Твое предложение выпить и поужинать пришлось как нельзя вовремя. Мне не хотелось бы говорить о подобных вещах с родными. Не хочу их тревожить.

Бо тоже встревожился, но виду решил не подавать: ей бы это не понравилось.

— Вряд ли люди понимают, с чем тебе приходится иметь дело. Я имею в виду не только стресс и личный риск. Наверное, тут важнее всего эмоции. То, что ты видишь, что тебе приходится с этим делать. А потом это сидит у тебя внутри.

— Вот потому-то я и пошла на эту работу. Я видела, что произошло с Де Уанной Джонсон, и мне надо с этим жить. Спасибо, что дал мне выговориться. Я написала отчет, но он не дает такого освобождения от этого кошмара. Хочешь, помогу с ужином?

— Нет, я сам. Разве на тебя подействует возбуждающе, если я попрошу тебя почистить картошку?

— Ты пытаешься меня соблазнить, Бо?

— Подбираюсь к этому.

— И сколько тебе обычно требуется времени, чтобы подобраться и перейти к следующему этапу?

— Обычно не так уж много. Особенно если учесть, что прошло полных тринадцать лет.