верная. Только времени у нас на неторопливое академическое изучение нет. Ну, давай. За успех нашего безнадежного дела.

Геннадий опрокинул в рот содержимое стопки. Поморщился, деловито щелкнул сложенными в щепоть пальцами и подхватил из тарелки соленый огурец. Богданов последовал его примеру. Оба смастерили себе по бутерброду из наскоро нарезанных колбасы и хлеба. Пережевывая бутерброд Суржиков продолжил разглагольствовать:

— Дай бог все получится. Разберемся с твоими шпионами и заживем спокойно и счастливо.

Богданов согласно кивнул головой, продолжая жевать бутерброд:

— Слушай Ген. Если по правде, мне эта идея с индуцированной амнезией, кажется гнилой.

Суржиков с безразличием уставился на друга, а Леонид продолжил:

— Во первых. Коль скоро за мной уже следят, то те, кто организовал слежку, уже никогда не забудут об этом, скольких бы мы их агентов не лишили памяти. Во вторых. Перевод ситуации в плоскость боевых действий становится опасным и для нас. В таком аспекте действия нашего противника перестают быть предсказуемыми. А оно нам надо? И самое главное. Я не могу понять чего наш противник добивается. Это связано с триггерной социализацией? С генной модификацией организмов? Или все банальней? Им нужны результаты прогноза по Биткоину?

Геннадий устало вздохнул:

— Меня бы удовлетворило последнее. Санька настаивает на прогнозе по биткоину. С другой стороны устраивать такую слежку по этому поводу, с моей точки зрения полная бессмыслица. Хотя…Я полазил в интернете. Ситуация с Винником вообще на грани паранойи. Черт его знает. Может они твою деятельность в комплексе рассматривают? Триггерная социальность в приложении к криптовалюте?

Суржиков недоуменно скривил губы. Богданов изумленно смотрел на него с открытым ртом. Наконец он пробормотал:

— Офигеть, а я сам до такого не додумался. Интересный разворот. Представляю каких они ожидают результатов. Леонид тихо стал мурлыкать мелодию и тихонечко запел:

— Какое небо голубое,

Мы не сторонники разбоя

На жадину не нужен нож

Ему покажешь медный грош

И делай с ним что хошь.

Геннадий укоризненно посмотрел на друга:

— Однако опасный у тебя ход мыслей намечается. С ним и загреметь под фанфары можно.

Богданов легкомысленно поморщился:

— Ладно, тогда так.

Никогда не знай покоя,

Плачь и смейся невпопад,

Я сама была такою

Триста лет тому назад…

Суржиков с упреком пробурчал:

— Что-то ты не ко времени распелся. Опьянел? Больше не налью.

Вторая попытка

Повторное проведение эксперимента Суржиков назначил через несколько дней. Богданов явился к нему на дачу без особого энтузиазма. Чувство опасности не исчезло, а скорее усугубилось тем, что их посиделки с Суржиковым могут отследить.

Технический антураж их встречи немного изменился. На столе лежало четыре стимулятора вместо одного. Леонид скептически поморщился и сел на стул и флегматично буркнул:

— Ну, командуй. Ты начальник, я дурак.

Суржиков был настроен более оптимистично, но его смущало упадническое настроение приятеля. Слова Геннадия были наполнена оптимистичными нотками, и диссонировали с виноватым выражением его лица:

— Значит, повторяем все сначала. Я вывожу муравьиные стимуляторы в режим насыщения и мы держим над ним свои ладони.

Леонид хмуро поинтересовался:

— А чего ты свою сбрую с датчиками на себя не нацепил? Опять забыл?

Геннадий флегматично отмахнулся:

— Это потом. Сейчас делай, что я говорю.

Богданов недовольно поморщился:

— Ладно. Как скажешь. Тебе видней.

Приятели разместили ладони над стимуляторами. Через минуту Богданов заметил:

— Опаньки. Пошло дело. Запах пошел. Новый какой-то. Приятный. Геныч, на этом можно бизнес делать. Либо в бане, либо парфюмерии.

Богданов закрыл глаза, чтобы сосредоточится на новых ощущениях. До него как из подземелья донесся приглушенный голос Суржикова:

— Нет здесь никакого запаха. Это иллюзия.

Леонид не унимался и продолжил комментировать свои впечатления с закрытыми глазами:

— Ну как нет запаха? Есть! Во-о-о!!! Пошли вкусовые ощущения.

Тут он ощутил шлепок по своей руке и открыл глаза. Перед его глазами плыли клубы радужного тумана в котором проглядывался силуэт Суржикова. Тот махал рукой перед лицом Леонида. Богданов услышал голос Суржикова. Вернее он догадался что слышит голос Геннадия. Тембр голоса изменился. Из баритона он превратился в приглушенный бас. Говорил Суржиков замедленно, Единственное что выдавало, что это голос Геннадия была сама манера речи, привычная для Суржикова. От неожиданности Леонид затряс головой, пытаясь стряхнуть с себя навалившийся морок. Не считая наличия зрительных и голосовых галлюцинаций, Богданов себя чувствовал вполне удовлетворительно. Радужный туман между тем стал рассеиваться, а голос Геннадия обрел привычный тембр и рзмеряннсть. Богданов перестал судорожно шарить глазами. Тут же он явственно услышал Суржикова:

— Слышишь меня? Очухался?

Леонид поспешно несколько раз кивнул головой:

— Нормально, нормально.

Он хотел что-то спросить у Суржикова, но тот повелительно скомандовал:

— Свои ладони направь на мои. Ну же! Не телись, давай быстрей.

Леониду показалось, что он выполнил приказ Геннадия и тут все у него в глазах закружилось и понеслось в каком-то бесовском хороводе. В этом вихре из темноты на него летела мешанина из кусков человеческих лиц, тел, обломков предметов, буквенно-цифровых символов и еще неизвестно чего. Где-то на грани подсознании Богданов отметил:

— Запахи исчезли, и вкусовые ощущения. А это еще что за чертовщина. Я теперь что? Пустая бутылка, которую не могут наполнить?

В ушах раздались звуки. Их нельзя было причислить ни к человеческой речи, ни к музыке ни к бесформенной какофонии. Звуки несли в себе непривычную эмоциональную окраску наполненную тайным смыслом.

Так же как сейчас Богданов ощущал себя только один раз в жизни, когда напился до полного бесчувствия. Тогда у него полностью отключился вестибулярный аппарат и он чувствовал себя беспомощно плывущим в пространстве и его тошнило. Сейчас, как и тогда, он ощущал себя в невесомости. От возникшего зрелища у него перехватило дыхание и застучало в висках. Казалось, что он вот-вот либо задохнется, либо его мозг взорвется, как граната. Все завершилось совершенно непредсказуемым громким кошачьим мяу. После чего наступила леденящая душу тишина и темнота. Темноту сменил вязкая серая пелена, которая начала светлеть и проясняться. Наконец сквозь эту серую пелену стали проступать очертания предметов. Глаза упорно искали за что зацепиться сознанию. Первое на чем сосредоточилось внимание Леонида было бледное пятно лица Суржикова с широко открытыми глазами. Вокруг этого пятна стали с нарастающей скоростью проступать очертания окружающей обстановки. Суржиков выглядел обескуражено.