Диклан улыбнулся от ее слов, как обычно, отворачивая лицо в сторону.

– Я немного удивлен, что ты никогда не считала себя эгоисткой.

– Как мило.

– Могу я на это взглянуть? – спросил он.

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что ты самый большой сноб мира искусства, которого я знаю, а это о многом говорит, а еще ты Лжец с большой буквы «Л», не думаю, что переживу, если тебе не понравится, и полагаю, не вынесу, если ты соврешь, что нравится.

– Думаешь, я все еще способен убедительно тебе лгать? – с некоторым любопытством спросил Диклан.

– Почему бы и нет?

– Считаешь, я бы так поступил?

– Почему бы и нет?

– После всего что было?

– После всего чего? – насмешливо спросила она. – После того как я угнала твою машину.

Некоторое время они молчали. Диклан, еще более задумчивый, чем его двойник на портрете, смотрел в темноту за окном. И Настоящий Диклан, и Портретный держали руки одинаково, неровно сцепив пальцы, что почему-то наводило на мысль о власти и покое. Однако Портретный Диклан изображал прообраз всего за пару минут до того, как он быстро повернет голову, пряча тайную улыбку, свое личное «я». Глаза человека на портрете были полуприкрыты, он смотрел в сторону с выражением тонкого искреннего веселья на лице. У реального Диклана они оставались широко открытыми и безрадостными.

– После смерти отца моя мать заснула не сразу, только через несколько дней, – произнес он.

Джордан потребовалось мгновение, чтобы сообразить, что он имел в виду присненную Аврору, а не свою биологическую мать, Мор О-Коррах. За все время их знакомства он впервые заговорил об этом.

– Он умер мгновенно. Ему размозжили голову. Чтобы привести в порядок место преступления, полиции пришлось собрать часть гравийной дорожки, можешь себе представить такую работенку – лопату в руки и вперед, убедись, что вы собрали все осколки, мы же не хотим, чтобы дети спотыкались о чье-то серое вещество. Однако мать не забрали, она еще не выглядела мертвой. Она выглядела прекрасно. В порядке, насколько можно ожидать при данных обстоятельствах. Нет, на это ушло несколько дней. Она разрядилась, как батарейка. Чем дальше от него, чем больше времени проходило со дня его смерти, тем меньше от нее оставалось, а потом она просто… заснула.

Этот голос не принадлежал привычному Диклану-рассказчику. Здесь не было игры на публику. Он смотрел в пустоту.

– Ронан и Мэтью, разумеется, хотели, чтобы она проснулась. А с чего бы им не хотеть? Почему бы и мне этого не хотеть? Действительно, почему бы и нет, сейчас я понимаю. Вижу это с их точки зрения. Однако мы с Ронаном поссорились. Я сказал, что это не имеет смысла, без отца она была никем. Его неизменная соратница, его отражение. Какой смысл ее будить? Ведь нельзя вместе с ней разбудить и мертвеца, так что она навсегда останется пустой рамой для погубленной картины. Мы осиротели в тот момент, когда умер отец, потому что ее смерть не что иное, как гибель телесной оболочки. Чем она была, пока отец не создал ее? Что она могла, кроме того, что он заложил в нее? Аврора должна была любить нас. Всего лишь жесткий диск для его чувств. Она…

– Просто остановись, – сказала Джордан. – Тебе давно пора понять. Убеждая себя, что она была ненастоящей, ты не облегчишь боль. Она лишь примет другую форму. От гнева не так сильно смазывается тушь.

Его глаза горели, но затем он моргнул, и они снова стали прежними.

– Ронан пытается разбудить мир. А я пытаюсь придумать, как отговорить его от этого, но он мечтает о мире, в котором мать никогда бы не заснула. Мире, где Мэтью всего лишь ребенок. Мире, где неважно, чем занимается Хеннесси и что с ней происходит. Равные условия игры для всех. Я не считаю это хорошей идеей, однако это не значит, что я не вижу ее привлекательности, потому что теперь я пристрастен, слишком пристрастен, чтобы мыслить ясно. – Диклан слегка покачал головой. – Когда-то я утверждал, что никогда не стану таким, как отец. А теперь взгляни на меня. На нас.

Ах, вот в чем дело.

Не потребовалось усилий, чтобы вспомнить, как он посмотрел на нее в тот момент, когда понял, что она сон.

– Я сон, – сказала Джордан. – Но не твой сон.

Диклан подпер подбородок рукой и снова посмотрел в окно; так тоже мог получиться прекрасный портрет. Возможно, потому, что ей просто нравилось смотреть на него и любую его позу она считала удачной. Серия портретов. Какое будущее сулила эта идея, бесконечные ночи, подобные этой, когда он сидит там, а она стоит здесь.

– К тому времени, как мы поженимся, – произнес он наконец. – Я бы хотел, чтобы ты подала заявку на другую студию в этом здании, потому что картины этого мужика невероятно уродливы.

Ее пульс мягко пропустил пару ударов и вновь забился в прежнем ритме.

– У меня даже нет собственного номера соцстраховки, Поцци.

– Я куплю тебе его, – ответил Диклан. – Сможешь носить вместо кольца.

Они смотрели друг на друга поверх холста на ее мольберте.

– Я должен увидеть картину, – мягко сказал он.

– Ты уверен?

– Время пришло, Джордан.

Диклан встал, отложив пиджак в сторону. Он ждал. Он никогда бы не подошел смотреть без приглашения.

Время пришло, Джордан.

Она никогда не была по-настоящему честна ни с кем, кто не обладал лицом Хеннесси. Демонстрируя ему эту картину, этот оригинал, она ощущала себя честней, чем когда-либо в жизни.

Девушка отступила назад, пропуская его к холсту.

Диклан приблизился. Его взгляд метнулся от портрета к месту у окна и обратно, от пиджака на колене Диклана к настоящему пиджаку, оставленному на кресле. Джордан наблюдала, как его взгляд скользнул по яркой линии вдоль шеи, которую она так старательно подчеркнула, по тонкой игре комплементарных цветов по краям форм.

– Это очень хорошо, – пробормотал Диклан. – Джордан, это замечательно.

– Я так и думала.

– Не знаю, магнит ли это. Но ты невероятна.

– Я так и думала.

– А следующий будет еще лучше.

– Думаю, да.

– И лет через десять из-за твоего скандального шедевра тебя тоже вышвырнут из Франции, – сказал он. – Позже ты сможешь с триумфом продать его в «Метрополитен». Дети будут писать сочинения о тебе. А люди вроде меня рассказывать истории о тебе своим знакомым в музеях, чтобы казаться интересней.

Она поцеловала его. Он поцеловал ее в ответ. И их поцелуй, смешиваясь с прочими образами, звуками и чувствами, также стал частью процесса создания портрета, покоящегося на мольберте рядом.

Это было прекрасно.

Много лет тому назад, когда Хеннесси и Джордан жили в столице, они порой устраивали мероприятие под названием «Игра». Действо начиналась в полночь на съезде с Ривер-роуд на шоссе И-495. Не сразу за поворотом. А скорее от него. Машины с визгом проносились по автостраде, минуя съезд. Немного рискованное предложение с учетом вашингтонского трафика. Стоило потенциальному участнику недооценить местные пробки, и он оказывался на Ривер-роуд спустя несколько минут после остальных игроков. Переоценив движение, он появлялся слишком рано, надеясь, что не потратил слишком много времени, петляя в поисках другого съезда.