Кочует он по времени. Лик для себя уже сложил существующую картину мира, и она ему пока не слишком нравилась. Не подвластные никаким общим законам бродят по свету атумоподобные шизофреники, одержимые идеей перекроить минимум две планеты. И единственная сила, способная их остановить, – это точно такие же шизофреники, но одержимые уже идеей противоположной. Они не бессмертны, но вездесущи, ведь время для них не преграда. Убивая противника, они скрывают, когда и как это было сделано, не позволяя тому узнать о своей смерти заранее и спастись.

– Красиво себя позволил закопать, с почестями, – пробормотал задумчиво Азазель. – Не то что я.

– А вы тоже уже мертвый? – Маруся обернулась и взглянула на ангела. Пока мужчины сидели в тягостном молчании, чего они сами явно не заметили, она успела заглянуть в зал, где помимо фонтана нашлись диваны, резной стол и тканые гобелены, и выяснить, что все это время они втроем сидели на балконе, под которым цвел восхитительный сад с маленьким водопадом. От созерцания сада она и отвлеклась.

– Да, – пожал плечами Азазель. – Я прям там, внизу.

– Где? – Руся перегнулась через перила, силясь разглядеть какой-нибудь намек на могилу.

– Под водопадом. Со стороны дома вход в склеп. Сквозь воду тоже видно. У Гаврилы и компании теперь трудности большие. Устроить так, чтобы истину нашли и обнародовали, да чтоб это сохранилось в истории – на такое способен один ангел. Он же, к сожалению, самый непредсказуемый из нас. Звать по имени не будем. Услышит. Что ты там еще спрашивал?

– Мои сотрудники, – напомнил Лик. – Ты уверял, что они в безопасности. Где?

– По-прежнему уверяю, что в безопасности. Все, что надо выяснить, в каком они времени. А там, на Земле, их найти уже несложно.

Лик, краем глаза наблюдающий за Марусей, не пропустил момент исчезновения ее попы из поля зрения. Именно поэтому тихий хруст и глухой удар, сопроводившие исчезновение, не напугали его, а тихое «да чтоб тебя!» и вовсе успокоило.

– Ты в порядке?

– Да! – Ответ прозвучал по-армейски бодро.

– Что-нибудь сломала?

– Кактус и какой-то куст. – На этот раз голос был виноватым.

– Себе, спрашиваю, что-нибудь сломала?

– А! Нет.

– Мой священный терновый куст, – вздохнул Азазель.

– О! Я вижу! Кости вижу!

– Вот и не трогай! – крикнул ангел. – Видит она… Я знаю. Локи переводит древние тексты, и в них достаточно истины, но и заблуждений там записано немало. Место твой друг нашел верное, а что это за место, тексты ошибаются. То дверь в обитель Гавриила.

Лик нахмурился.

– Поток, что тянется сквозь время, – пояснил нехотя Азазель, – у каждого из нас свой. Открыть дверь может только хозяин. Черта с хищницей занесло, вероятнее всего, туда, откуда к потоку прыгнул Гаврила. Система защиты обителей на такое маниту не срабатывает. Слишком слабое.

– А чего вы нам помогаете? – вновь подала голос Маруся.

– Я помогаю не вам, а себе и своим убеждениям.

– А почему мы тут все сидим? Чего ждем?

Азазель сверкнул глазами. Лик усмехнулся. Для спокойного восприятия чистого разума нужны стальные нервы. Этого ангел точно не учел. Сам Лик еще до того, как Козлова проснулась, предположил, что она не обратит никакого внимания на неестественную неподвижность хозяина апартаментов. И оказался прав.

– То есть мы тебя спящую должны были куда-то тащить? – прикрикнул Эйдолон. Ангел не знал, как справляться с ее наглой невнимательностью, а Лик знал.

– Не-эт, – протянули виновато из-под балкона.

– Ты пыль свою проверила? Все работает?

– Не-эт, – раздалось еще тише.

– И чего ждешь?

Пустоши вновь подтвердили свою власть над всеми сущими созданиями. Явившись сюда, в свое убежище, уже обездвиженным, Азазель равнодушно констатировал, что чужой волей вынужден прояснить некоторые моменты ангельского бытия в целом и его личных действий в частности. Пока не объяснит в достаточной степени, с места не сдвинется.

Лику было немного жаль ангела. Белокурый статный старец с лицом юноши. Усталый древний воин. Сколько он пережил и сколько ему предстоит пережить. Эйдолон сощурился, оглядывая руки Азазеля, но тот лишь отрицательно покачал головой на невысказанный вопрос собеседника. Нет. Пустоши решили, что он сказал не все.

– Какой он, этот «идеальный» мир?

Старец пожал плечами, глядя на серебряное облако пыли, появившееся за перилами.

– Он прекрасен и спокоен. Леса, горы, моря и океаны, пустыни и поля. Дикие, светлые, населенные птицами и животными. Там нет людей, нет созданий, только чистые души. Мы рождены сотворить этот мир.

Лик продолжал молча смотреть на Азазеля. Задавать вопрос вслух не имело смысла, он напрашивался сам собой.

– Чистые, счастливые, безвольные души. Вялые, сонные, идеальные гибриды людей и созданий искусственно рождаются, проживают долгую, наполненную строго отведенной им работой жизнь и умирают умиротворенными стариками.

Ангел вздохнул и чуть улыбнулся, глядя на точную свою, отливающую серебром копию. Взмахивая огромными великолепными крыльями, копия парила над балконом.

– В мятежных душах рождается пламя и лед, глупость и разум. Они страдают и постигают мгновения блаженства, живут и развиваются. Сама жизнь на этих планетах появилась из воды и пламени, каждое живое создание рождено из пепла далекой сгоревшей звезды. Только мятежный разум способен найти решение самой нестандартной проблемы. Попадая сюда, мы обретаем самостоятельность, и создателю пришлось наделить нас мятежным разумом. Я свой выбор сделал. Правильный он объективно или нет, я не знаю. Но, глядя вот так на тебя или на нее, я верю, что выбор правильный. А зная ваше с ней будущее, и вовсе уверен, что выбор верный.

Азазель пошевелился и встал.

– Пора встретиться тем, кто следует предначертанным путем.

Стоило ангелу произнести это, как он исчез, а его место занял иной крылатый юноша.

Гавриил.

Лик узнал лицо, восстановленное недавно Марусей. Эйдолон медленно и осторожно встал. Менее всего ему хотелось спровоцировать незваного гостя на агрессию. О том, куда делся прежний собеседник, Лик пока не думал.

Гавриил не шевелился, только молча наблюдал. В его взгляде не было тепла, доброты, света или мудрости – всего того, что приписывают ангелам легенды. Рисуя его черты, Рыжик наделила их безмятежным покоем. Но даже этого не отражалось на лице Гавриила. Холодный цепкий взгляд, плотно сжатые губы с чуть вздернутыми вверх уголками – признак презрения и высокомерия. Ангел оценил окружающую обстановку, причем Лик ясно ощутил, что его тоже отнесли к обстановке, и сосредоточил взгляд на боге.

– Где Азазель?

Ледяной, пронизывающий до костей, оглушающий голос прозвучал не в пространстве, а в голове. Острым лезвием вошел под череп, причинив невыносимое страдание. Лик заскрипел зубами и согнулся под тяжестью этой пытки.