два бенджаби, живущие в самом углу барака, развели огонь под нарами, меньше чем на метр поднятыми над полом. Разводить небольшой огонь около своего места разрешено каждому. Без этого негру, здоровому или больному, никак не прожить. Целый день он себе что-нибудь стряпает. Ночами пламя помогает ему перенести сырость, а дым отгоняет москитов. Сами мы с трудом переносим этот чад. Больные же наши нисколько от него не страдают. Так у меня в бараках постоянно горит полсотни огней и огоньков. То, что больница до сих пор еще не сгорела, это чудо, которому я уже перестал удивляться. Но когда огонь начинают разводить под нарами, я впадаю в тревогу. Поэтому с помощью переводчика и пуская в ход жесты я запрещаю им это делать, тушу сам огонь и водворяю больных на свои места. Через два часа огонь под нарами зажжен снова. Повторяется та же сцена, только жесты мои становятся выразительнее, а голос — громче. Теперь они все отлично поняли. После полудня огонь под нарами горит снова. Я выхожу из себя, в голосе моем появляются патетические ноты. Но оба бенджаби спокойно смотрят через мое плечо куда-то вдаль, как будто слова мои — гимн, обращенный к солнцу. Ночью я по какому-то поводу захожу еще раз в больницу. Оба огня под нарами продолжают гореть...

Когда вы обращаетесь к кому-нибудь из бенджаби с просьбой, то не ждите, что он звуком или движением ответит, понял он вас или нет, соглашается он или отказывается ее исполнить. Он ведет себя, как кусок дерева.

Понятия собственности для этих людей но существует. Они воруют у других больных все, что только могут. У тяжелобольного, который не в силах подняться на ноги, они отнимают еду.

В довершение всего мне приходится жить в постоянном страхе, что эти дикари могут создать трудности в наших взаимоотношениях с миссией. На этих днях г-н Херман привел ко мне двоих бенджаби, которых он поймал: они лазали за пальмовыми орехами. Эти несчастные больны дизентерией и едва держатся на ногах. Во время нашей субботней уборки мы бы не решились дать им в руки метлу. Однако на пальму они все-таки забрались и сумели проделать нелегкую работу: обрезав, секачом ветви, извлекли плотно зажатый ими орех. Такие и подобные им конфликты г-н Херман разрешает с поистине соломоновой мудростью и христианской добротой. К тому же, вообще-то говоря, беды в атом никакой нет. Миссионерам не приходится сажать пальмы: они растут здесь на свободе, как сорняки. На плантации немало орехов гниет на дереве, их просто некому собирать.

Да, но что же будет, если во главе миссии окажется человек, который воспримет подобное происшествие как трагедию, вместо того чтобы, как г-н Херман, обратить это все в милую шутку?

К недисциплинированности наших диких пациентов присоединяется еще и полное непонимание ими ценности тех или иных вещей. Благодаря близости леса добывать дрова, для того чтобы развести огонь, для них действительно не составляет никакого труда. Но им, видите ли, удобнее брать для этой цели брусья и доски, которые я достаю ценой больших усилий и больших затрат. Так как у меня Нет помещения, где бы я мог все это запереть, то я просто не знаю, как сохранить эти дорогостоящие строительные материалы от разграбления. И вот я рассовываю свои доски то туда, то сюда. Однажды вечером с моего каноэ срывают защищающий от солнца навес, который мы с таким трудом соорудили из связанных вместе реек и тонких досок, и теперь вот лодка вышла из строя, приходится все начинать сначала. На следующее утро я нахожу обугленные куски моего навеса в кострах у негров. Полдня уходит на то, чтобы снова вырезать и подогнать доски.

Эти напрасные, день ото дня возобновляющиеся усилия заставить моих пациентов понять, что те или иные вещи имеют ценность, — испытание для моего терпения и нервов столь тягостное, что хуже невозможно и вообразить.

Один из бенджаби повергает нового доктора в отчаяние. Это первый такой случай за время его пребывания в Африке. Больным с язвами стопы вменяется в обязанность выстирать в течение дня в реке бинты, которые им утром при перевязке меняют, и принести их на следующее утро, для того чтобы их можно было прокипятить. Делается это потому, что ни за какое жалованье здесь не найти человека, который взялся бы их стирать. И вот один из вновь поступивших к нам бенджаби приходит на перевязку и не приносит вымытого бинта. Он его просто выкинул. Новый доктор обстоятельно ему все разъясняет, ставит ему в пример других и взывает к самым благородным его чувствам, прося, чтобы тем бинтом, который сейчас у него в руках, он распорядился иначе. Однако и этот бинт бенджаби и не думает мыть, а преспокойно бросает в воду. Та же самая участь постигает и третий бинт. То, что каждый наш крепкий, подрубленный бинт стоит немалых денег и с ним нельзя поступать как заблагорассудится, человеку этому втолковать невозможно. Для него это просто кусок материи, который можно выбросить, тем более что у доктора много других таких же кусков и тот все равно даст ему новый. Только после того, как больного этого несколько раз лишают обеда, он начинает вести себя иначе.

Разумеется, лекарским помощникам надоедает каждый день сражаться с бенджаби из-за невымытых или выброшенных бинтов. Они сами находят, что гораздо проще доставать всякий раз новый бинт из имеющегося у нас запаса. Расточительность эта их нимало не огорчает. Мы же думаем о том, сколько труда положили наши друзья в Европе на то, чтобы раздобыть нужную материю, сшить из. нее бинты и их подрубить. Поэтому легкомысленное обращение с бинтами мы расцениваем как одно из тягчайших нарушений больничного режима и учреждаем соответственный надзор. Заботы эти отнимают у нас много часов, и многие дни, которые можно было провести с пользой и спокойно, вместо этого уходят на жестокие распри.

Не приходится сомневаться, что моим курам грозит та же участь, что и миссионерским. Иные из них уже закончили свое существование в кухонном горшке и украсили собою ночное пиршество.

Само собой разумеется, я описываю лишь худших из наших бенджаби. Но этих худших так много. Побыв у нас некоторое время и видя, как ведут себя другие, они в конце концов привыкают к порядку. Но постоянно прибывают новые, и тогда все приходится начинать сначала. Это изматывает наши нервы больше, чем сама работа. Мы сполна постигаем, что значит жить среди дикарей.

Но сколько