— Верно, ох верно, Пётр Мартынович, — задумчиво кивал Решилин, зажав в кулаке клок бороды.

Они оба замолчали, глядя на воду. Глебу показалось странным, как можно на виду такой красоты вокруг высказывать эти безнадёжные слова.

— Где же выход, Феодот Несторович? — прижав руки к груди, вопрошал Пётр Мартынович.

— Вы сами ответили — звонить во все колокола, — сказал художник.

— Кто услышит, — грустно продолжал гость. — Возьмите, к примеру, реставрационные работы. К восстановлению историко-архитектурных сооружений относятся как к ремонту коровника или бани, честное слово! Не поверите, я специально заехал по пути в Москву в Кирилло-Белозерский музей-заповедник. Только на моей памяти его реставрируют пятнадцать лет. А работам конца не видно! Более того, угробили огромные средства, а толку? Из двадцати шести памятников, до которых, с позволения сказать, дошли руки реставраторов, сданы лишь три! Да и те в ужасном виде! Сплошные недоделки. Дверные коробки вываливаются, полы сгнили, цементная отмостка отошла от стен… На церковь Преображения шестнадцатого века смотреть больно: водоотвод ухитрились сделать так, что заливает южный и северный фасады, от побелки и обмазки остались одни воспоминания!

— Печально все это, печально, — покачал головой Решилин.

— Сердце кровью обливается! — воскликнул Пётр Мартынович. — Не восстанавливают, а губят! Представляете, ещё шесть — десять лет назад специальной комиссией было указано на губительное действие цемента при реставрации фресок — плесень от него идёт. Нет же, опять гонят цемент! Цементным раствором заполняют трещины, делают из него отмостки и даже полы!

Послышались голоса, и показались Вика, Леонид Анисимович и Алик. Довольно дряблое тело Леонида Анисимовича было покрыто светлыми волосами. А у Еремеева, несмотря на возраст, уже «прорезался» животик.

Вербицкая была в очень смелом купальнике.

«А что, такую фигуру скрывать грех», — подумал Ярцев, любуясь Викой.

Оказалось, что приехавшие с Глебом гости тоже не были знакомы с Петром Мартыновичем. Представляясь, Леонид Анисимович назвал свою фамилию — Жоголь.

— Предлагаю массовый заплыв! — весело провозгласила Вика.

Глебу было интересно посидеть и послушать беседу Решилина с его пожилым гостем, который, как выяснилось, был когда-то учителем Феодота Несторовича, но отставать от компании тоже не хотелось. И он бултыхнулся с мостков в воду вслед за остальными.

Вербицкая отлично плавала, но и Ярцев не сдавался. Отмахав метров сто пятьдесят, Глеб и Вика решили отдохнуть, перевернулись на спину.

— Тебе нравится? — отдышавшись, спросила Вербицкая.

— Спрашиваешь! — откликнулся Глеб.

У него была масса вопросов к Вике, но он задал один:

— Почему ты не ответила на моё послание? И на поздравление с Восьмым марта?

— Вот если бы мы были в Венесуэле… — сказала Вербицкая.

— А что? — не понял Ярцев.

— Там существует скидка на послания влюблённых. — Она улыбнулась. — Ты хоть и не мой возлюбленный…

— Нет, там правда так? — пропустил последнее замечание мимо ушей Глеб.

— Факт. Но при условии, что письмо будет вложено в розовый конверт.

— А если я обману и вложу в такой конверт не любовное, а деловое письмо?

— Для этого есть специальная служба контроля, которая имеет право вскрывать розовые письма, — сказала Вика.

— Значит, пожалела для меня шесть копеек, — деланно обиделся Ярцев.

— Шучу, конечно… Просто не люблю писать. Даже поздравительные открытки. Телефон — другое дело.

Под ними заколыхалась вода — накатила волна от проходившего теплохода.

— Как в колыбели, — блаженно произнёс Глеб.

— Чудо! — тихо откликнулась Вика.

— Послушай, а кто такой Жоголь? — не выдержав, спросил Ярцев, которому показалось, что Леонид Анисимович довольно ревниво относится к их отношениям с Вербицкой.

— Отличный мужик, — ответила Вика. — Мой друг. Удовлетворён?

Глеб почувствовал, что девушка его подзадоривает.

— Я не о том, — поправился он. — Где работает?

— Представь себе, замдиректора гастронома.

— Бывает, — произнёс Ярцев с усмешкой.

— Глеб, — фыркнула Вика, — тебе не личит быть обывателем. Лёня… — Она запнулась и поправилась: — Жоголь среди торгашей белая ворона. Между прочим, был пианистом, и неплохим. Не повезло человеку, в автомобильной аварии сломал руку. Раздробило кости… Все! Карьере конец.

— А-а, — протянул Глеб. — Понятно.

Ему стало неловко за свои намёки. Но то, что Вербицкая назвала Жоголя уменьшительным именем, не ускользнуло от внимания.

— Советую тебе подружиться с ним, — сказала Вика.

— Зачем?

— Пригодится, — не стала разъяснять она.

Глеб не понимал, зачем это ему может понадобиться. Вот сойтись бы поближе с Решилиным — знаменитость!

— Ну, если ты советуешь, постараюсь, — ответил он.

Поплыли к мосткам.

С участка тянуло дымком: Алик приступил к своим обязанностям. Решилин, сидя в шезлонге, рассматривал цветные фотографии, которые передавал ему Пётр Мартынович, извлекая из старенького портфеля. Жоголь, стоя сзади художника, тоже с интересом смотрел на снимки.

Феодот Несторович хмурился, вздыхал, недобро качал головой. Глеба разбирало любопытство, но из деликатности он оставался в сторонке.

— Варвары мы, что ещё сказать, — мрачно произнёс художник, отдавая Вике просмотренные фотографии.

Теперь и Ярцев мог видеть, что так возмутило Решилина.

Церковь с облупившимися стенами и обшарпанными куполами. Звонница без колоколов. Затем — росписи внутри храма. Они являли печальное зрелище: сохранились немногие, остальные были изуродованы временем и рукой человека. Особенно резанул снимок, на котором виднелась корявая надпись: «Тут был Костя Томчук»… Прямо на фигуре какого-то апостола.

Дальше шли на фотографиях увеличенные фрагменты — лики святых, части их одежды, пейзажа.

— Слава богу, с мёртвой точки уже сдвинулось, — сказал Пётр Мартынович. — Здание начали реставрировать, а вот с росписями загвоздка.

— Средств нет? — спросил Решилин.

— Деньги-то выделили, но не могу найти подходящих мастеров. Понимаете, Феодот Несторович, здесь нужна не просто имитация древних живописцев. Так ведь у нас обычно принято считать реставрацию. Я против такого подхода категорически! Чтобы восстановить эту красоту, нужен истинный художник, знаток! Это же памятники четырнадцатого века — расцвет русской иконописи. Вот, посмотрите…

Пётр Мартынович достал новый снимок.