Некоторое время они молчали, тесно обнявшись.

– Не могу тебя отпустить, – тихо проговорила она. – Мне кажется, если я тебя отпущу – ты исчезнешь.

– Глупая, куда же я от тебя исчезну? Не исчезну я никуда. Только ты все равно меня не отпускай. На всякий случай держи покрепче …

Инга прижалась к нему еще теснее, постаравшись отогнать прочь все посторонние, ненужные сейчас мысли. Но успешно бороться собственными мыслями у нее получалось очень редко. Практически – никогда. Вот и теперь, сквозь тонкую пелену новорожденного и неокрепшего еще счастья просочилась капелька затихшей душевной боли. За ней – другая и третья.

Гнетущие, разрывающие душу воспоминания постепенно вытесняли собой настоящее. Кадры из прошлого мелькали перед глазами в хаотичном движении, и невозможно было разобраться, что было сначала, а что потом.

Павел…

Инга мысленно произнесла его имя, и сердце кольнуло острой болью, застучало в груди тяжелой кувалдой.

В тот вечер, когда они познакомились, на улице было тихо. Теплое марево поднимало вверх от раскалившегося за день асфальта, в воздухе пахло цветущей сиренью, и этот теплый аромат странным образом перемешивался с запахом автомобильной гари.

Засидевшись допоздна на неофициальном школьном междусобоичике, Инга шла с работы домой.

Настроение было отвратительным. Во-первых, она поругалась накануне с директрисой. Эмма Романовна, дама почти преклонных лет и весьма консервативных взглядов, долго выговаривала ей по поводу длины юбки, которая не прикрывала коленей. Назвала ее распущенной легкомысленной дамочкой и пригрозила уволить с работы за аморальное поведение. Инга была в бешенстве. К тому же, накануне вечером она в пух и прах разругалась с приятелем – бывшим одноклассником Валеркой Чугуновым. По большому счету, этот Валерка не слишком-то нравился Инге. Но так получилось, что после возвращения из Москвы в родной город они случайно встретились, и началось между ними вялое продолжение завязавшегося еще в старших классах школы романа. Роман этот, несмотря на ожидаемую скоротечность, все никак не заканчивался, и Инга уже начинала злиться на себя за то, что привязывается к этому Валерке, теряет с ним время. Зачем? Все равно ведь ничего не получится. Накануне они в очередной раз поссорились из-за какой-то ерунды, и Инга заранее себя возненавидела, зная, что спустя день или два сама же начнет звонить ему, дурачиться по телефону, делая вид, что забыла ссору и все его оскорбления.

Павел появился из темноты совершенно внезапно, и сперва испугал ее. Но разговор завязался как-то легко, и так же легко, совсем от себя не ожидая, Инга согласилась принять его приглашение. Пошла в гости к совершенно незнакомому, просто показавшемуся интересным, человеку. Ее сразу подкупила его манера общения, тонкий юмор, а также искренность, светящаяся во взгляде в тот момент, когда он начинал разговор словами: «Наконец-то я тебя нашел…». Или, может быть, он сказал что-то другое, тоже очень трогательное и старомодное – теперь Инга не могла вспомнить дословно, но смысл был приблизительно тот же, как будто Павел и правда всю жизнь ее искал.

Дальше был убийственно романтический вечер. Со свечами, с изысканными фужерами из тонкого стекла, с тихой, волшебной музыкой. После вечера – ночь, заполненная до краев такой нежностью, что Инга чуть не расплакалась, вспоминая свои редкие ночи с Валеркой. С Павлом они на самом деле занимались любовью. С Валеркой – сексом, который, в принципе, и на нормальный секс даже не тянул. Потрахушки, как говорит в этих случаях Марина. А иначе и не скажешь…

Утром Павел появился в комнате с подносом, на котором дымились две ароматных чашки кофе. И предложил Инге стать его женой.

И Инга согласилась.

Согласилась, потому что поверила в его нежность, потому что устала работать в школе, потому что захотела наконец порвать с надоевшим Валеркой Чугуновым, который все никак не исчезал из ее жизни.

И первые несколько месяцев их совместной жизни на самом деле показались ей раем. Если рай есть, думала тогда Инга, то он здесь, на земле, и никак не на небе, потому что лучшего рая и придумать невозможно. Павел любил ее и дарил свою любовь трогательно, беззащитно и откровенно. Ее через край переполняла благодарность к нему за эту любовь, и только спустя время она поняла, что благодарность за любовь и собственно любовь – две разные вещи.

Отомстив занудной директрисе школы, отомстив надоевшему Валерке Чугунову и вдоволь накупавшись в океане нежности, Инга вдруг задумалась о том, насколько странной стала ее жизнь в замужестве. Через полгода после свадьбы она обнаружила, что из всех ее многочисленных приятелей и приятельниц осталась в жизни только одна – Марина. Все остальные, водившиеся в большом количестве, куда-то исчезли. Исчезли, потому что у Инги, купающейся в океане нежности, на них просто не оставалось времени.

Жизнь начала казаться однообразной и тоскливой. Павел ни в коем случае не соглашался на то, чтобы она подыскала себе работу – не ради денег, а хотя бы для души. Приступы ревности, которые случались у него чуть ли ни с первого дня их совместного проживания, она вначале воспринимала как доказательство любви. Ревнует – значит любит. Любит – значит, пусть ревнует. Хотя с каждым прожитым днем от этой ревности ей становилось все неуютнее и больнее.

Павел любил ее. Любил до умопомрачения, до безумия. Инга лишь позволяла себя любить, но не любила. С этим приходилось мириться, и иногда она всерьез задумывалась о том, кому же из них двоих легче.

Но все же жила дальше и изменить свою жизнь не пыталась.

И если бы не случайная встреча с Андреем Гориным – наверное, так и жила бы дальше, позволяя себя любить, уверенная в том, что по-другому не бывает.

Оказалось – бывает. И еще как бывает! Искра, пробежавшая между ними в тот первый вечер в машине, по стеклам которой барабанил, не смолкая, дождь, опалила душу. И душа стала болеть. Эта боль накапливалась с каждым днем, требуя выхода, заставляя не спать ночами.

Когда они встретились случайно во второй раз на Набережной, Инга поняла – это судьба.

Но еще долго, очень долго эту судьбу к себе не подпускала. Жила редкими встречами, держа эти встречи в абсолютной и строгой тайне даже от единственной оставшейся близкой подруги Марины. Держала себя в рамках, не позволяла чувствам вылиться наружу, утешаясь глупой мыслью о том, что между ними нет ничего, кроме дружбы. Приносила домой букеты осенних листьев в качестве доказательства всей степени невинности своих одиноких прогулок. Оставаясь одна, вдыхала глубоко запах этих листьев, невольно пытаясь расслышать в нем другой, тайный, желанный запах рук человека, который к ним прикасался. Тосковала в ожидании встречи и сходила с ума от неопределенности. Отвечала смехом на его признания в любви, отгоняла прочь мысли о возможности счастья, ценой которого станет несчастье другого, по-прежнему родного и близкого, человека… Начала худеть и бледнеть, как полагается во время любовной лихорадки.

Павел, заметив ее явное недомогание, купил ей путевку на курорт.