— Дай я догадаюсь. Он все еще хочет свою арендную плату.

— Веди давай, а то он может поехать за нами.

— Тебя, скорее всего, иначе учили на твоем маркетинге, но аренда имущества никогда не казалась мне достойным способом заработать, — философствует Яшар. — Использовать деньги, чтобы зарабатывать деньги.

— А мы разве не тем же занимаемся? Пытаемся раздобыть денег, чтобы заработать еще больше? — парирует Лейла.

— Нет, мы пытаемся раздобыть денег, чтобы создать что-то, что изменит мир. Заметила два слова в серединке? «Создать что-то».

— Комиссионки в Сейитназам, — говорит Лейла, когда они меняются местами на бензоколонке.

«Хазине», почти тут же выпаливает Яшар и высвечивает навигационная система. Ехать, ехать, бесконечно куда-то ехать, вертеться по огромному раскаленному городу между дешевыми домами в новых пригородах, офисами, сдающимися понедельно, черными мраморными атриумами и бизнес-апартаментами с видом на Босфор. Сколько водителей и пассажиров вокруг нее бесконечно снуют по магистралям, кольцевым дорогам и перекресткам Стамбула, так и не добираясь до центра, так и не добираясь никуда. Днем у них встреча с «Давай, нано!», лидирующей маркой на рынке нано. После этого надо сделать еще множество звонков в офисы компаний, занимающихся нано, в фирмы с частным акционерным капиталом и венчурные фонды. Лейла даже предположить не может, когда ей удастся заползти наверх по скрипучей деревянной лестнице дома дервиша. Мысль о сегодняшней встрече напоминает Лейле о вопросе, который терзал ее.

— Как так получилось, что ты работаешь с Асо?

— Мы познакомились в университете Анкары, а потом вместе пошли в университет Биликент. Это единственное достойное место, если ты хочешь чего-то добиться в области нано.

— Странная парочка.

— Странная? Что ты имеешь в виду?

— Ну, я никогда не считала… ммм…

— Курдов?

— Ну да, курдов. Не похожи они на ученых.

— Да? А какие они, по-твоему?

— Ну, я никогда не слышала…

— Ага, курды пасут овец, совершают убийства во имя чести, а больше всего любят кровную месть.

— Нет, — она так не думала, не такими словами, картинками или клише, но предубеждения словно вода, они просачиваются в нее, будто в системах полива в пленочных теплицах, через семью, друзей, телевидение, новости, мечеть и школу: курды консервативные и замкнутые, они живут по собственным правилам и обычаям, курды и не граждане Турции толком. Это фундамент, на котором строятся все ее представления о курдах. Она простая расистка из Демре. Вот она, уродливая правда.

— Парень — гений, — говорит Яшар. — Я делаю грубую работу: проектирую молекулы, провожу расчеты и строю компьютерные модели. А Асо мыслит шире. Он провидец. Он из тех, кто видит на десять, пятьдесят, сто лет вперед и знает, что с нами всеми тогда будет. Он видит это ясно как божий день. Это меня чертовски пугает, но он видит будущее, смотрит в него, как на солнце, и оно его не слепит. Или и это курдам не положено?

— Яшар, прости…

Звонит дядя Дженгиз, он велит сделать крюк в Бакиркей и захватить двоюродного брата Наджи.

— Он хороший парень… и крупный. Таэквондо занимается.

— А чем мне пригодится брат со знанием таэквондо? — спрашивает Лейла.

— Я тут пил чай с Главным и спросил, не знает ли он, кто может крышевать делишки в жилом комплексе «Блаженство», где жил Мехмет. — В любом городке, в любом квартале есть свой Главный. У него множество прозвищ и почтительных обращений, но все сводится к тому, что он большая шишка. Главный чаще всего сидит. В основном на улице. Пьет чай литрами, может, даже курит. Соседи приветствуют его. А он выгуливает свою собаку, которая и дома-то никогда не бывает. Он со всеми знаком и улаживает проблемы. Он принимает небольшие подарки и находится под защитой у местных. — Я дал ему описание того парня. Он сказал, что по описанию похоже на Абдуллу Унула. Он работал с русскими, типично русский бизнес: рэкет, торговля людьми и прочее дерьмо типа этого. Главный слышал, что теперь этот тип дает деньги в долг.

— Значит, у нас деньги Абдуллы Унула.

— Лейла, еще он сказал, чтоб вы были очень осторожны. Абдулла Унул работал на русских. В их стиле, понимаешь. Лейла, думаю, тебе не повредит взять с собой кого-то еще, поэтому и отправляю с тобой Наджи.

— А вы никогда не думали, что неплохо бы позвонить в полицию? — спрашивает Лейла.

— В полицию? — Шок и стыд в его голосе заглушают гул шин. — Но тут же семейное дело, нет-нет.

Двоюродный брат Наджи околачивается около десятиметрового вращающегося пластикового дервиша, который зазывает посетителей в ресторан «Челеби» для туристов по ту сторону от пыльного парка, пропахшего выхлопными газами с автострады, поодаль от гордиева узла развязки Атакей.

Наджи крупный, широкоплечий, слегка насупленный парень двадцати с небольшим лет от роду, в тренировочных штанах и белоснежной футболке «Адидас». От него пахнет кондиционером для белья. Двигается он изящно, с непринужденной грацией. Яшар явно терпеть не может Наджи, поэтому Лейле тот нравится по умолчанию. Два парня в элегантных светло-голубых комбинезонах и симпатичных галошах моют машину, пока Яшар обыскивает магазин на предмет какого-нибудь перекуса и безалкогольных напитков. Лейла смотрит на медленно вращающегося дервиша, одна рука которого обращена к Всевышнему, а вторая указывает на землю. Сквозь сердце проходит линия единства. Здесь родилась нанотехническая революция — так Лейла и скажет, когда у нее будут брать интервью для раздела новостей под заголовком «Люди, которые потрясли мир».

Заднее сиденье в «пежо» модели 2020-го не было спроектировано под Наджи. Даже прижав колени практически к подбородку, он все равно напирает на передние сиденья. Лейла чувствует, как машина накренилась назад, и передние колеса едва касаются дороги.

— Какой у тебя пояс? — спрашивает она Наджи.

— Черный.

— А дан?

— Пятый. Разрешение как на боевое оружие.

Комиссионный магазин «Хазине» представлял собой запирающийся на подъемные ворота отсек позади жилого дома рядом с автомагистралью D100. Вместе с пылью в воздухе висит ощущение дешевизны и посредственности. Балконы уже отваливаются от зданий, под креплениями на стене видны небольшие подтеки ржавчины. На воротах граффити, призывы к Аллаху, Ататюрку и футболистам. На улице стоят пикапы «тойота». Комиссионка «Хазине» — базар последней инстанции. Покупаешь у тех, кто отчаянно хочет продать, а потом накручиваешь цену, насколько возможно. Внутри полки до потолка, забитые мини-мотоциклами, электрогитарами, свадебными платьями, музыкальными центрами, велосипедами, дизайнерскими солнцезащитными очками. Тут же всякая бытовая утварь в ярких оранжевых звездочках, на которых маркером написаны цены. Целая коробка цептепов. Каждый предмет здесь — крах чьих-то надежд. Слишком завышенных надежд. Это не ломбард, нет, ни в коем случае. Ломбарды сродни ростовщичеству, а это харамное занятие.