В Килконли я добралась после долгого морского путешествия. Спасибо щедрым знакомцам Винсента, оплатившим второй класс, что так облегчило мою поездку. Целые дни я проводила на палубе в шезлонге, точно английская королева. Однако было тяжко десять дней плыть над могилой Тома, мир его праху. Я всё представляла его в темной глубине.

Минуло двадцать лет, как мы с тобой уехали из дома. Глупо было думать, что всё здесь осталось, как раньше: мама у плиты, отец за бутылкой. Но мне мечталось, что в день моего отъезда время остановилось и всё замерло до той поры, когда я вновь ступлю на родную землю.

Я откинула щеколду на калитке и прошла к черному ходу – мол, не шибко-то барыня. Но там не было звонка, а на стук никто не ответил. Хоть я вернулась в отчий дом, я сочла себя не вправе вламываться без уведомления. Пошла к парадному входу. Дверь открыла Кэтлин, и я маленько обомлела, увидев перед собою женщину средних лет. Наверное, и мой вид ее слегка ошарашил. Она не упала ко мне в объятья и не заплакала от радости, хоть именно этого я ожидала, ведь когда-то мы были очень близки. Может, сдержанность ее объяснялась тем, что она боялась сбить бигуди, накрученные к завтрашнему выходному. Сестра повернулась ко мне спиной и крикнула вглубь дома: «Мам, Брайди приехала!» Вот так я узнала, что мама, слава Богу, жива.

Кэтлин отошла от двери, и я это поняла как приглашение в дом. В прихожей старая вешалка исчезла, я положила пальто и шляпку на стул и прошла в гостиную, где в кресле у камина сидела мама. Тут-то я и увидела, что с ней сделалось. Бедная мама выжила из ума. Ты помнишь кондитерскую Куигли, где их старая матушка сидела, привязанная к стулу? Вот такой же стала и моя мама.

Я спросила Кэтлин, как давно это случилось. Сестра сказала, что писала мне и про маму, и о смерти папы. Даже если так, этих писем я не получила. Что толку писать в пустоту, сказала Кэтлин, и я ее не виню, поскольку сама писала неаккуратно.

Заботы о маме легли на сестру, ибо Дэн поступил в лимерикскую семинарию, Куинн работал на фабрике в Туаме, Маргарет училась в школе медсестер в Шанноне, Нелл уехала в Дублин, где вышла замуж за галантерейщика. Дома жила только Дейзи, записавшаяся на курсы секретарш.

Кэтлин была замужем, но приехала домой, чтобы приглядывать за матерью. Муж и дети остались в доме свекрови в Конге.

Сестра предупредила, что мама никого не узнает. У меня сжалось сердце. Ведь я могла бы ухаживать за собственной матерью, но вместо этого опекала чужого американского отца. Знаешь, Кэтлин ошиблась. Мама-то меня узнала. Узловатыми пальцами она перебирала бахрому шали, укрывавшей ее колени, но, увидев меня, потянулась рукой к моему лицу.

Мама назвала меня по имени, и я едва не расплакалась. Ощутив на щеке ее заскорузлые пальцы, я как будто перенеслась в детство, и все мои годы в Америке показались сном.

Поначалу Кэтлин со мною держалась сухо. Мол, я вся такая из себя культурная, а подарков-то никому не привезла. В доме теперь было газовое освещение, и она всё время за мною выключала свет – мол, счетчик-то крутится. Но я не обижалась. На ее месте я бы вела себя так же. Возвращение блудного дитятки – несказанное счастье лишь для родителя.

Сестра оттаяла, поняв, что я приехала насовсем. И тотчас попутным грузовиком рванула к собственной семье, которую целый год видела лишь от случая к случаю.

И вот теперь я, воплощение дочерней преданности, забочусь о больной матушке. Мне хорошо. Я ей читаю и веду по дорогам ее прошлого, радуясь, что могу не вспоминать события, произошедшие после моего отъезда. Мама онемела, но я знаю, что она меня слушает. Когда я говорю о своем детстве, в глазах ее вспыхивают искорки.

Спасибо, что ты не поверила сплетням. У миссис Холлингворт-Портер свои резоны думать обо мне плохо, но только тебе я открою всю правду. Бог даст, когда-нибудь сядем с тобой в кофейне О’Хёрли (да, она еще существует, хозяйкой там его дочь-хромоножка) и я тебе всё расскажу, ничего не утаивая.

Засим желаю тебе здоровья и благополучия. С твоими родными всё хорошо, я вижусь с ними в церкви, и они постоянно превозносят тебя за щедрые вложения в письма, позволяющие твоим племяшкам учиться в монастырской школе.