Я вам сообщу, состоялся договор или нет. Будьте любезны, дайте мне несколько дней на размышление.

И Палермо, который, конечно, снова не поверил ей — если он вообще хоть когда-нибудь верил ей, — разразился сверхвиртуозно закрученной бранью, с барочными пассажами совершенно средиземноморского пошиба, выдающими его мальтийское происхождение. Мягче всего прозвучало высказывание о том, что ее свихнутому моряку надо обрезать все по самое не могу. Этот шедевр сквернословия плыл за ней по воздуху, когда они с Танжер шли к «рено» — а перед этим она положила руку ему на плечо, спросила, как он себя чувствует, и в ответ получила невнятное рычание.

— Как дерьмо последнее, — сказал он, когда Танжер задала ему этот вопрос во второй раз, уже сидя за рулем. И вдруг вся ее серьезность куда-то делась, и она расхохоталась. Расхохоталась, как мальчишка, весело, будто от радости; он ужасно удивился и посмотрел здоровым глазом на ее профиль, освещенный отблесками фар.

— Ты невероятный тип, — сказала наконец она. — Практически ты все мне испортил, но ты тип невероятный. — Она снова рассмеялась, будто бы даже с восхищением, и посмотрела на него с явной симпатией. — Иногда я даже думаю, что мне нравится смотреть, как ты дерешься.

Из-за отблесков фар глаза ее светились, как сталь, но — как сталь в лучах солнца. Она сняла руку с рычага переключения скоростей. Дотронулась до шеи Коя. Тыльной стороной. Провела по ней косточками пальцев, потом коснулась подбородка, небритого, с синяками. Словно приласкала. Кой, в полном изнеможении, плохо соображая, откинулся на подголовник. Он ощущал нежное тепло там, где она держала руку, и там, где, как нас учат телесериалы, находится сердце. И если бы не разбитые губы, он улыбался бы как дитя.

Отдав швартовы, «Карпанта» медленно отошла от причала. Сначала палуба парусника, неподвижно стоявшего среди отблесков огней в воде, слегка задрожала, когда машина прибавила оборотов, потом Пилото, стоявший у руля, дал малый вперед.

Фонари порта поплыли назад, сначала медленно, потом быстрее, так как «Карпанта» набирала скорость, устремляясь в открытое море и оставляя позади рассыпанные вдоль берега залива буи огней Линеа-де-ла-Консепсьон, завода в Сан-Роке и города Альхесираса. Кой свернул носовой конец, закрепил как следует бухту и направился в кокпит, придерживаясь за ванты, так как теперь, когда они вышли из порта, началась небольшая килевая качка.

Огни Гибралтара еще освещали «Карпанту», очерчивая силуэт Пилото, стоявшего за штурвалом; скулы его и подбородок снизу были подсвечены красноватым светом от нактоуза, где стрелка компаса понемногу отклонялась к югу.

Кой с наслаждением вдыхал ветер, в нем уже чувствовалась близость открытого моря. С самого первого раза, стоило ему ступить на палубу корабля, он всегда испытывал ощущение такого глубокого покоя, которое было очень похоже на счастье. Земля оставалась позади, и все, в чем он мог нуждаться, было при нем, вписываясь в ограниченное пространство судна. В море, думал он, все мое ношу с собой, как улитка свой домик, как путешественник свой рюкзак. Нескольких литров бензина и машинного масла, парусов и подходящего ветра достаточно было для того, чтобы все, имевшее значение на суше, стало не важным, не существенным. Голоса, шумы, люди, запахи, тирания минутной стрелки утрачивали всякий смысл. Отойти подальше от берега, оставив его за кормой, — вот что было главной целью. Вездесущее, грозное и колдовское море растворяло в себе муки, жгучие желания, душевные связи, ненависть и надежду, все это отдалялось, казалось лишенным смысла, поскольку в море человек становится эгоистом и поглощен лишь самим собой. И кое-что невыносимое на суше — мысли, разлуки, утраты — в море перенести можно. Море — самое сильное обезболивающее, и Кой видел, как люди, которые на суше лишились бы навеки рассудка и душевного покоя, на борту корабля сумели пережить свои трагедии. Ветер, волнение, качка, координаты, курс, суточный переход — только эти слова имеют значение в море. И правда, что истинная свобода — единственная возможная свобода, истинный мир Божий — начинаются в пяти милях от берега.

— Все в порядке, Пилото?

— Все в порядке. Через полчаса обогнем мыс Европа На юте, рядом с развевающимся на ветру флагом, не шевелясь стояла Танжер и глядела на остающиеся позади огни. Она придерживалась за бакштаг и смотрела вверх, на самую вершину темной массы Пеньон, словно не могла оторваться от того, что ее тревожило, или, быть может, от того, с чем не хотела расставаться. Теперь нос «Карпанты» смотрел прямо на юг, по бакборту уходили вдаль гирлянды огней главного порта, корабли, пришвартованные у пирсов, и узкий черный силуэт проблескового (каждые две секунды) маяка в южном доке.

Пилото лавировал, чтобы обойти большого «купца», стоявшего на якоре, потом выставил машину на две с половиной тысячи оборотов. Стрелка электронного лага в нактоузе показала пять узлов, и килевая качка стала заметнее. Кой спустился в каюту, включил радиостанцию «Sailor VHF», настроился на 9-й и 16-й каналы и вышел на ют, к Танжер. След, который оставляла «Карпанта» на воде, словно фосфоресцировал в свете кормового огня — А ведь Палермо прав, — сказал Кой.

— Не зли меня, — ответила она.

И ничего больше не сказала. Она не отводила глаз от огромной темной скалы, нависавшей над городом, как таящая угрозу туча.

— При желании он легко с нами разделается, — продолжал Кой. — И он, при его-то возможностях, действительно может найти «Деи Глорию» сам. Его предложение…

— Послушай, — она обернулась к нему, силуэт ее четко вырисовывался на фоне огней, уплывающих вдаль по левому борту. — Всю работу сделала я, пойми же ты это наконец. И «Деи Глория» — моя.

— Наша. Это наш корабль. Твой, мой. — Кой показал на Пилото. — А теперь и его.

Танжер, видимо, обдумывала его слова, а потом сказала:

— Конечно. Он должен заниматься своим делом, ты — своим… Но Палермо не ваше дело.

— Когда возникнут осложнения, Палермо станет нашим общим делом.

— Осложнения чуть было не вызвал ты. Ты и твои мужские инстинкты. — Она усмехнулась, но невесело, а выражения лица ее Кой разглядеть не мог. — Ты словно нарываешься на то, чтобы тебе попортили физиономию.

Ну-ну, подумал он. ЗКП: Закон кнута и пряника.

Сейчас ты, красавица моя, уже не улыбаешься мне, не гладишь подбородок. Не тот момент. Сейчас ты успокоилась, начала думать и обнаружила, что мои выходки нарушают твои планы.

— Пусть так, — вот и все, что он ответил ей, а потом прибавил:

— Ты ведь думаешь, что можешь управлять всеми, верно?

— Думаю, я отлично знаю, что делаю.

Она опять смотрела на темную громаду Пеньон.

Кой тоже посмотрел туда. Внизу на склоне горы он заметил маленькую синюю вспышку, а чуть выше — красноватые отблески, словно там что-то горело.

Вот бы араб вылетел с шоссе, и милая парочка сейчас бы жарилась там, как мясо на костре, помечтал Кой.

— А пистолет? — Произнося это слово, он ощутил, как в душе зашевелилась злость. — Нельзя же вот так запросто ходить с пистолетом.