Еще «особенность» командного состава Красной армии в середине тридцатых годов – часть офицеров, напишем так, были настроены не совсем лояльно по отношению к действующей власти.

«Генштабисты» и «Теплая компания»

Весной 1923 года среди российских эмигрантов начали распространяться слухи о заговоре в Кавказской армии. Москва поспешила развеять эти слухи, официально заявив, что «заговор был, но среди младшего комсостава из донских и кубанских казаков». Через год, в феврале 1924 года, вновь заговорили о заговоре и возможном военном перевороте в Советской России. В качестве лидера военной оппозиции действующей власти чаще всего называли Михаила Тухачевского. Эти разговоры эмигрантов можно было бы оставить без внимания, если бы военные контрразведчики не задержали нескольких высокопоставленных офицеров из ближайшего окружения Михаила Тухачевского, а сам он не стал главным фигурантом оперативного дела Особого отдела Западного фронта под № 218, на обложке которого было написано его название: «Теплая компания».

Задержанного 13 декабря 1922 года первого помощника начальника штаба Западного фронта Н. Варфоломеева, начальника мобилизационного отдела И. Алексеева и некоторых других сотрудников штаба обвинили в утрате нескольких секретных документов, за сохранность которых они отвечали.

В феврале 1923 года военные чекисты задержали начальника оперативного отдела штаба фронта, бывшего полковника Генерального штаба В. Шестуна. Его подозревали в сотрудничестве с польской разведкой.

Оперативное дело «Теплая компания» было начато 14 октября 1922 года. Основные фигуранты: Михаил Тухачевский и начальник его штаба С. Меженинов. Оба подозревались, говоря казенным языком, в незаконном использовании народного имущества и подозревались во взяточничестве.

Среди выдвинутых против Михаила Тухачевского обвинений: прием разного рода подношений от подчиненных, использование продовольственных товаров из войсковых фондов, участие в увеселительных мероприятиях, огромная разница между расходами командующего Западного фронта и его официальной зарплатой и т. п.

К тому же Михаил Тухачевский конфликтовал с политорганами Красной армии. Так, институт комиссаров он всегда считал «ненормальным наростом на шее армии, мешавшим управлять головой». Осенью 1923 года он пошел на резкое обострение отношений с политработниками. Как следует из агентурной сводки Особого отдела Западного фронта от 12 октября, Михаил Тухачевский намеревался выехать в Москву для личной встречи с Львом Троцким, перед которым хотел поставить вопрос ребром: он уходит с поста командующего фронтом или своих постов лишаются руководители политической работы на фронте. При этом военные чекисты не могли оценить степень лояльности военачальника к советской власти.

Зато их настораживало другое. После поражения Красной армии в советско-польской войне и активно проводимой Москвой подготовкой «красного Октября» в Германии у Михаила Тухачевского сильны были реваншистские настроения. На Лубянке в качестве одного из сценариев развития событий, пусть даже маловероятного, рассматривали возможность похода частей и соединений Западного фронта через Литву и Польшу на помощь организаторам «красного Октября» в Германии. В качестве одной из упреждающих мер военные чекисты добились через командование Красной армии передислокации в другие районы страны некоторых частей, включая части 4-го стрелкового корпуса и 7-й кавалерийской дивизии. В этом нет ничего удивительного. Ведь командир 4-го стрелкового корпуса, бывший офицер царской армии А. Павлов, исключенный из партии за пьянство, и командир 7-й кавалерийской дивизии Г. Гай, лишенный полномочий политкомиссара в связи с возбужденным против него уголовным делом, могли подтолкнуть командующего к авантюрным действиям. Ведь все трое переживали поражения от польской армии и были готовы к реваншу.

Почему Михаил Тухачевский, несмотря на все свои грехи перед советской властью, смог продолжить военную карьеру? По мнению историка Александра Здановича, «Тухачевский отделался партийным взысканием лишь потому, что заключил некую сделку с руководством ЦКК, обещав соблюдать нейтралитет во внутрипартийной борьбе и не солидаризироваться с протроцкистской группой военных деятелей»[249].

Одним из основных агентурных дел, по которому органы ОГПУ – НКВД в 20–30-е годы прошлого века вели разработку видных военных специалистов, является дело «Генштабисты». В нем начиная с 1924 года были сосредоточены материалы на более чем 350 человек. На оперативный учет органов ОГПУ как «неблагонадежные» были взяты Каменев, Тухачевский, Шапошников, Якир, Корк, Буденный, Вацетис, бывшие царские генералы Бонч-Бруевич, Снесарев, Свечин, Верховский и многие другие[250].

Заговор маршалов

О репрессиях в Красной армии 1937 года написаны десятки тысяч книг и статей. Опубликовано множество документов (протоколов допросов, обвинительных заключений и т. п.), десятки лет хранившихся в спецхранах архивов и не доступных для исследователей. Несмотря на это, сейчас невозможно однозначно ответить на один простой вопрос, планировали высокопоставленные офицеры Красной армии во главе с Михаилом Тухачевским захватить власть в стране или это обвинение было сфальсифицировано чекистами. Пикантность этой ситуации: до сих пор независимым исследователям недоступны протоколы допросов, вернее исповеди, этого человека.

В конце тридцатых годов прошлого века официальная пропаганда утверждала: Михаил Тухачевский с подельниками – «враги народа»[251]. Сейчас принята противоположная точка зрения: Михаил Тухачевский с товарищами – безвинные жертвы политических репрессий. Заговора не было, и все придумали следователи с Лубянки, выбив необходимые показания с помощью пыток[252]. Есть множество свидетельств о применении физического воздействия к подследственным того страшного времени. Но это вряд ли относится к тому молниеносному следствию, через которое прошли Михаил Тухачевский и его товарищи. Скорее всего, они давали показания в шоке, под воздействием сильного страха. Косвенно об этом свидетельствует такой документ.

«Народному Комиссару Внутренних Дел

Н. И. ЕЖОВУ

Будучи арестован 22-го мая, прибыв в Москву 24-го, впервые допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского заговора и то, что я был во главе его.