В тот день, когда Дениза решила наконец расстаться с Бурра, он только что вернулся от адвоката.

— Подумайте! — воскликнул он. — Теперь они говорят, будто дом не прочен; они стремятся повернуть дело так, что надо, мол, исправлять фундамент… Черт возьми! Уже сколько времени они трясут его своими проклятыми машинами. Что ж удивительного, если он и развалится.

Когда же девушка сказала, что съезжает от него и возвращается в «Дамское счастье» на оклад в тысячу франков, Бурра был так поражен, что только воздел к небу свои старые, дрожащие руки. От волнения он опустился на стул.

— Вы… Вы… — лепетал он. — Значит, я остаюсь один, все меня покидают!

Помолчав, он спросил:

— А малыш?

— Пепе опять поступит к госпоже Гра, — ответила Дениза. — Она его очень любит.

Снова последовало молчание. Дениза предпочла бы, чтобы Бурра разбушевался, сыпал проклятиями, стучал кулаком; вид этого задыхающегося, пришибленного старика глубоко огорчал ее. Но мало-помалу он оправился и снова принялся кричать:

— Тысяча франков! Как от этого откажешься?.. Все вы туда перейдете! Уходите же, оставьте меня одного! Да, одного! Слышите — одного! Лишь я один никогда не склоню головы… Да скажите им, что дело я выиграю, хотя бы мне пришлось продать для этого последнюю рубашку!

Дениза должна была уйти от Робино только в конце месяца. Она повидалась с Муре, и они обо всем условились. Как-то вечером, когда она поднималась к себе, ее остановил Делош, стороживший под воротами. Он очень обрадовался, узнав новость; по его словам, об этом толкует весь магазин. И он весело принялся передавать ей болтовню сослуживцев.

— Если бы вы знали, какие рожи корчат кривляки из отдела готового платья! Кстати, — тут же перебил он сам себя, — вы помните Клару Прюнер? Говорят, что патрон с нею… Понимаете?

Лицо его залилось румянцем. Она же, побледнев, воскликнула:

— Господин Муре?

— Странный вкус, не правда ли? — подхватил он. — Женщина, похожая на кобылу… Белошвейка, с которой он в прошлом году раза два встречался, была по крайней мере хорошенькая. Впрочем, это его дело.

Войдя к себе, Дениза почувствовала дурноту. Конечно, это оттого, что она поднялась чересчур быстро. Она облокотилась на подоконник, и перед нею, словно видение, предстала Валонь, пустынная улица с поросшею мхом мостовой, которая видна была из окна ее детской комнаты; и ей захотелось перенестись туда, скрыться в глуши, в безмятежной тишине провинции. Париж раздражал ее, она ненавидела «Дамское счастье» и не понимала, как могла согласиться вернуться туда. Конечно, там ей снова предстоит страдать; Денизе почему-то стало особенно не по себе от рассказа Делоша. Из глаз ее хлынули беспричинные слезы, она отошла от окна и долго плакала. Наконец к ней вернулось мужество, без которого нельзя жить.

На другой день, за завтраком, Робино послал Денизу с поручением, и ей пришлось проходить мимо «Старого Эльбефа». Увидев, что в лавке один только Коломбан, она толкнула дверь. Бодю завтракали, из столовой доносился стук вилок.

— Входите, — сказал приказчик, — они за столом.

Но Дениза, знаком велев ему молчать, отвела его в угол и, понизив голос, сказала:

— Мне надо поговорить с вами… Неужели вы совсем уж бессердечный? Неужели вы не видите, что Женевьева любит вас и умирает от этого?

Она дрожала с ног до головы, вчерашняя лихорадка снова трясла ее. А он, остолбенев от столь неожиданной атаки, не находил, что сказать.

— Слушайте, — продолжала она, — Женевьева знает, что вы влюблены в другую. Она сама сказала мне это, она рыдала как безумная… Ах, бедная девушка, как она исхудала! Если бы вы видели ее худенькие плечи! Ее жалко до слез… Неужели вы допустите, чтобы она умерла?

Потрясенный, он не знал, что сказать, и только бормотал:

— Она не больна, вы преувеличиваете… Я ничего не замечаю. Да ведь это ее отец откладывает свадьбу…

Дениза резко возразила, что он лжет. Она понимала, что стоило молодому человеку проявить малейшую настойчивость, и дядя бы согласился. Однако удивление Коломбана не было притворным: он действительно не замечал медленной агонии Женевьевы. Это было для него тягостным открытием. Пока он этого не сознавал, ему не в чем было серьезно упрекать себя.

— И ради кого? — продолжала Дениза. — Ради ничтожества!.. Неужели вы не понимаете, в кого влюбились? До сих пор мне не хотелось огорчать вас, и я избегала отвечать на ваши постоянные расспросы… Ну так вот: она путается со всеми и насмехается над вами; никогда она не будет вашей, а если это и случится, вы ее получите, как и все прочие, только на раз, мимоходом.

Он слушал, страшно побледнев, и губы его вздрагивали при каждой фразе, которую Дениза сквозь зубы бросала ему в лицо. Охваченная порывом жестокости, она поддалась вспышке, природы которой сама не сознавала.

— В довершение всего, — выкрикнула Дениза, — она живет с господином Муре, если хотите знать!

Голос ее осекся. Она побледнела еще сильнее, чем Коломбан. Они смотрели друг на друга.

— Я люблю ее, — прошептал он.

И Денизе стало стыдно. К чему говорить так с этим юношей, к чему ей так волноваться? Она умолкла; простое слово, произнесенное им в ответ, отозвалось в ее сердце как внезапно раздавшийся отдаленный звон колокола. «Я люблю ее, я люблю ее», — раздавалось все громче, все шире. Он прав, он не может жениться на другой.

Дениза обернулась и увидела Женевьеву, стоявшую на пороге столовой.

— Молчите! — быстро шепнула она.

Но было уже поздно; Женевьева, по-видимому, все слышала. В лице ее не было ни кровинки. Как раз в эту минуту в лавку вошла г-жа Бурделе, одна из последних покупательниц, оставшихся верными «Старому Эльбефу» из-за добротности продававшегося здесь товара; г-жа де Бов, следуя моде, уже давно перешла в «Счастье»; г-жа Марти тоже не заглядывала сюда, совсем зачарованная витринами большого магазина. Женевьеве пришлось подойти к покупательнице, и она произнесла своим обычным бесцветным голосом:

— Что вам угодно, сударыня?

Госпожа Бурделе хотела посмотреть фланель. Коломбан снял с полки один из кусков, Женевьева стала показывать материю; они стояли рядом за прилавком; руки у обоих были как лед. Тем временем из столовой вышла г-жа Бодю и села за кассу. Тут же появился и сам Бодю. Сначала старик не вмешивался в продажу; улыбнувшись Денизе, он молча поглядывал на г-жу Бурделе.

— Фланель не так уж хороша, — сказала покупательница. — Покажите что-нибудь получше.

Коломбан снял другую штуку. Наступило молчание. Г-жа Бурделе рассматривала материю.

— Почем?

— Шесть франков, сударыня, — ответила Женевьева.

У покупательницы вырвалось резкое движение.

— Шесть франков! Но ведь точно такая же напротив стоит пять франков!