— Я думала, что если меня загипнотизируют, то я стану как робот и примусь откалывать нелепые номера. Показывают же в телешоу, — призналась Донован.

— Да это так, спектакль, — усмехнулся Адам Залески. — Люди, которых вызывают на сцену, то сбрасывают с себя одежду, то прикидываются, будто они — цыплята. Они так поступают, потому что им этого хочется. Я не могу заставить тебя сделать то, чего ты сама не желаешь.

Они сидели за столиком в баре, на первом этаже Польского клуба, недалеко от офиса Залески в Южном Кенсингтоне. После второго сеанса гипнотерапии он пригласил Донован выпить. Адам произвел на Сэм впечатление, он ей даже понравился, и она не сумела ответить отказом. В конце концов, разве можно винить за то, что ей хочется иметь личную жизнь? У нее так мало возможностей познакомиться с человеком, который не работал бы в полиции!

Зал с потолком высотой в двадцать футов и огромными окнами, смотрящими на Империал-колледж, представлял собой экстравагантное смешение стилей: тут и там угадывались вкрапления моды шестидесятых и семидесятых, а рядом — люстры, огромные зеркала в резных рамах и потускневшая позолота. Атмосфера навевала воспоминания об эпохе, давно прошедшей и пышной, и была какой-то не совсем английской. Проглядывали кое-где и признаки убогости: ковер и шторы отдавали дешевым отелем, словно в последнее время не хватало денег на поддержание высоких стандартов декора. Фоном звучали мягкие джазовые мелодии, зал был заполнен почти до отказа, и говорили тут все по-польски. Если бы не вид из окна, то Донован легко могла бы вообразить, что она где-то за границей.

Залески уговорил ее выпить водки и заказал какой-то особый сорт, настоянный на рябине. Заплатить за себя он ей не позволил: он тут на своей территории. Хотя годами Адам был ненамного старше Сэм, в его поведении присутствовал старомодный шарм, казавшийся Сэм очень привлекательным.

— На первом сеансе я прекрасно осознавала, что ты говоришь, — призналась Донован, — но сегодня я словно уплывала куда-то, слышала тебя будто во сне. А сейчас чувствую себя на редкость хорошо отдохнувшей, прямо не верится.

— Моя гипнотерапия немного напоминает погружение в транс, — объяснил Залески, — хотя на самом деле ты пребываешь в состоянии обостренного восприятия. Я обращаюсь напрямую к твоему подсознанию.

Официант принес на серебряном подносе две рюмки, полные прозрачной жидкости. Адам поднял рюмку и чокнулся с Сэм:

— Na zdrowie! Что означает — «твое здоровье».

— Твое здоровье!

Прежде Сэм никогда не пила чистой водки и теперь опасливо сделала первый глоток. Водка оказалась ледяной, тягучей и совсем не противной, как она ожидала.

Адам опрокинул рюмку одним махом.

— Вот как полагается пить водку, — с улыбкой сказал он. — На первый раз я прощаю тебе ошибку.

Донован отпила еще, покатала водку во рту, чтобы прочувствовать вкус во всей его полноте. Вкуснее, чем спиртное, которое покупаешь в супермаркете. Теперь она понимает, почему водка — сама по себе удовольствие.

— А зачем мне надо было надевать наушники, когда ты меня гипнотизировал?

— Я использую методику под названием нейро-лингвистическое программирование, сокращенно НЛП. Всякие научные подробности тебе ни к чему, а суть в том, что наушники позволяют максимально сосредоточиться, сконцентрироваться. Так что слышишь ты только мой голос и мои слова.

— И все-таки просто невероятно: я сижу тут, пью водку, а мне ни чуточки не хочется закурить!

— Самое главное, чтоб ты на самом деле хотела измениться. Иначе гипноз не сработает.

Донован, весьма довольная собой, отхлебнула еще водки. Если она избавится наконец от привычки курить, вот будет плюха этому скептику Тарталье!

— Расскажи мне про клуб, — попросила она через минуту. — Он давно существует?

— Целую вечность. Основали его еще во времена Второй мировой войны. Тогда члены польского правительства, находившиеся в изгнании, встречались тут, наверху. Клуб день ото дня хирел, пока Польша не присоединилась к ЕС. Клуб так и застрял в прошлом, зато его члены помолодели в среднем лет на сорок. Знаешь, сейчас в Англии живет больше поляков, чем в Варшаве.

Удивительно, до чего же Евросоюз изменил Лондон: нахлынули тучи эмигрантов из Восточной Европы и других стран. Британцев наконец-то разбавили другими национальностями, что, по мнению Донован, было только к лучшему. Наслоение, взаимопроникновение культур — одна из причин, отчего Сэм нравилось жить и работать в Лондоне.

Одним — последним — глотком Донован осушила рюмку и спросила:

— Ты часто сюда заходишь?

Адам кивнул:

— Местечко, конечно, старомодное и немного нелепое, но мне здесь нравится. Позади есть терраса, там летом очень уютно. Я люблю опрокинуть рюмочку-другую после тяжелого рабочего дня. Кстати, о водке, желаешь еще рюмочку? — предложил он, заметив, что ее уже пуста. — Рюмки такие малюсенькие, одной едва горло промочишь.

— Да, пожалуй. — Водка уже растеклась чудесным теплом в желудке, но Донован была уверена, что еще с одной сумеет справиться. — Тут полагается швырять пустые рюмки в камин?

— Нет! — расхохотался Адам. — Так только в кино делают или в России. Думаю, если ты отколешь такой номер, то у какого-нибудь древнего члена клуба случится инфаркт. Пусть уж рюмки унесут, как положено. — И он подозвал жестом официанта.

— А это кто? — заинтересовалась Сэм, оглядывая многочисленные портреты на стенах, после того как официант забрал пустые рюмки и принял заказ.

— Довольно-таки устрашающие на вид субъекты, верно? Полагаю, все они поляки, но, кроме актрисы Рулы Ленска, я никого не узнаю. Вон те парни в беретах над стойкой наверняка герои войны. Вряд ли в отборе картин следовали какой-то логике. К примеру, над камином в столовой висит огромный портрет герцога Кентского, а я сильно сомневаюсь, чтобы у него даже когда-нибудь горничная-полька служила.

Донован расхохоталась и, все еще рассматривая портреты, заключила:

— Коллекция шикарная. Правда, не уверена, что я повесила хотя бы один такой портрет себе на стенку.

— Скорее всего, их клубу кто-то завещал. Готов держать пари, это был сам художник, а старички в комитете из вежливости не отказались.

— А что это за золотой орел в короне?

— Это государственный герб Польши. Вообще-то орел должен быть белым. Когда к власти пришли коммунисты, корону с орла они сняли. Только тут, в клубе, он оставался в головном уборе.

Принесли водку.

— Повтори еще, как по-польски «твое здоровье»? — попросила Донован, поднимая рюмку.

— Na zdrowie.

У Залески тост звучал так красиво! Сэм повторила. В школе у нее особых способностей к языкам не было, но эти слова соскользнули с языка легко, без усилия.

— Гораздо красивее, чем наше «Будь здоров».