Я выведала у него все, что ему было известно об удивительном Духе Жизни, а известно ему было очень многое, ибо этот старец был истинно мудр; чистотой своей души, постоянным воздержанием и самоуглублением он сумел проникнуть за завесу, отделяющую то, что мы видим, от великих незримых тайн, шорох чьих крыльев мы иногда слышим над миром. Потом – всего через несколько дней – я встретила тебя, мой Калликрат, вместе с прекрасной египтянкой Аменартас и полюбила в первый и последний раз в своей жизни, однажды и навсегда, – тогда-то у меня и родилась мысль прийти сюда вместе с тобой, чтобы мы оба обрели дар долголетия. Когда мы явились в пещеру вместе с египтянкой, – она не отпускала тебя ни на шаг, – старец Нут лежал мертвый, вот здесь, – Она показала на место, где я сидел, – укрытый своей белой бородой, как одеянием. С тех пор прошло столько времени, он давно уже истлел, а его прах разнес ветер.

Я пошарил в пыли под собой и наткнулся на что-то твердое. Оказалось, что это человеческий зуб, сильно пожелтевший, но все еще прочный. Я поднял его, чтобы Айша увидела мою находку.

– Да, – подтвердила Она со смехом, – это, несомненно, его зуб. Вот и все, что сохранилось от Нута и его мудрости, – один зуб. Этот человек имел безграничную власть над жизнью, но сознательно не хотел пользоваться ею. Итак, он лежал мертвый, и мы спустились туда, куда я собираюсь вас повести; и, призвав на помощь всю свою смелость, отринув страх смерти, в надежде увенчать себя сверкающей короной Жизни, я вступила в пламена – и в тот же миг огненная субстанция жизни – вы никогда не поймете, что это такое, покуда не почувствуете сами, – разлилась по моим жилам; я вышла оттуда бессмертная и божественно прекрасная. Я простерла мои руки к тебе, Калликрат, и сказала: «Вот я, твоя бессмертная невеста», но ты, ослепленный моей красотой, отвернулся и обвил руками шею Аменартас. И тогда меня охватила неистовая ярость, в припадке безумия я вырвала у тебя копье и вонзила его в твое тело, ты долго стонал, прежде чем умереть, и наконец умер у моих ног. Тогда я еще не знала, что могу убивать глазами и напряжением воли, поэтому поразила тебя копьем[71].

Итак, ты был мертв, и я горько рыдала, ибо обрела бессмертие, а ты был мертв. Так велико было мое горе, что будь я смертной женщиной, мое сердце не выдержало бы и разорвалось. А она, смуглоликая египтянка, проклинала меня, призывая на помощь своих богов. Она молила Осириса[72], Исиду[73], Нефтиду[74], Хекет[75], Сехмет[76] Львоголовую и Сета[77] наслать на меня все мыслимые беды, все беды и непреходящее горе! Я и сейчас, как воочию, вижу ее темное лицо, склоняющееся надо мной в приступе гнева, но она не могла причинить мне вреда, а я… я не знаю, могла ли я что-нибудь с ней сделать. Да я и не пыталась, мне было все равно, мы вынесли тебя вместе. Потом я отправила египтянку через болота; она, кажется, выжила и родила сына, и даже написала послание, которое привело тебя, ее мужа, ко мне, ее сопернице и твоей убийце.

Вот и вся история, мой любимый, и настал час, который достойно ее увенчает. Как и все на земле, эта история сочетает в себе и зло и добро; может быть, больше зла, чем добра, и начертана кровавыми письменами. Но она правдива, я ничего не утаила от тебя, Калликрат. И последнее, что я хотела сказать перед твоим испытанием. Сейчас мы войдем в обитель Смерти, ибо Жизнь и Смерть сплетены в одно неразрывное целое, и кто знает, не произойдет ли что-нибудь такое, что опять разлучит нас. Я просто женщина, не пророчица, и не могу читать в книге будущего. Я только знаю, – со слов мудреца Нута, – что моя жизнь будет более длительной и яркой, чем у других. Но я не бессмертна. Поэтому прежде, чем пойти туда, скажи мне, о Калликрат, что ты подлинно прощаешь меня и любишь всем сердцем. Послушай, Калликрат, я свершила много зла: позапрошлым вечером я убила девушку, которая тебя любила, за то, что она ослушалась меня и посмела предречь мне несчастье, поэтому я и сразила ее. Будь же и ты осторожен, когда обретешь могущество: не наноси ударов в гневе или приступе ревности, ибо всесилие – опасное оружие в руках человека, склонного заблуждаться. Да, я совершила великий грех, но так же велика и любовь, которая опоила меня своей горечью; и все же я могу распознавать добро и зло, и мое сердце отнюдь не зачерствело. Твоя любовь, о Калликрат, откроет для меня врата избавления, тогда как моя страсть была тропой, которая вела к злу. Ибо неразделенная глубокая любовь – ад для сердец благородных, она сущее проклятие, но любовь, находящая свое совершенное отражение в душе желанного человека, придает нам крылья, с их помощью мы можем вознестись над собой, раскрыв все свои возможности. Поэтому, Калликрат, возьми меня за руку и сними с моего лица покрывало без всякого страха, как будто я простая деревенская девушка, а не самая мудрая и красивая женщина во всем этом обширном мире, посмотри мне в глаза и скажи, что ты прощаешь меня всем сердцем и что ты боготворишь меня всем сердцем.

Она остановилась, но странная нежность, которой был напоен ее голос, все еще реяла вокруг нас, как воспоминание. Сами звуки ее голоса взволновали меня еще сильнее, чем слова, – казалось, ее устами говорила сама человечность, сама женственность. Странно растроган был и Лео. Да, он был заворожен, но вопреки своему здравому смыслу, как птица – змеей, однако теперь все это вдруг отошло, и он понял, что действительно любит это необычное и прекрасное существо, как, увы, любил ее и я. На его глаза навернулись слезы, он быстро подошел к ней, скинул с ее лица покрывало, взял ее за руку и, глядя прямо в упор, громко сказал: