— Вижу, кто ты. Дешевый Елизаров палач. Скотина, как и он.

— Не ответишь?

— Отвечу, — Алешу давила тошнотворная дремота, как чугунный пресс. Но он и не думал сдаваться. — Мы с тобой одной крови, ты и я.

Миша Губин расстроился: ясноглазый марлевый кокон угадывал его мысли прежде, чем они зарождались в башке. Но все же он чувствовал, что ему подфартило: посреди гнусной круговерти жизни он впервые встретил близкого человека. Его нельзя убивать. Если его убить, придется дальше куковать на белом свете в одиночестве. Губин поднялся на ноги: все в порядке, пол не качается. На Алешу старался не смотреть. Сейчас это лишнее.

— Хорошо, я уйду, — сказал он, — но не думай, что простил. Поперек судьбы не хочу лезть. Приду, когда разбинтуют. Жди.

Все же кинул поспешный взгляд на Алешу, чтобы примериться напоследок. Но Алеша спал. В уголках порозовевших губ скопились белые комочки. Миша Губин достал носовой платок и аккуратно, осторожно вытер ему рот.

Через три недели он вернулся. Алеша Михайлов лежал уже в общей палате и считался ходячим больным. Губин вызвал его в коридор. Он принес полную сумку гостинцев: продукты и спиртное. К этому времени Алеша разведал в больнице все укромные уголки. По загроможденной разным хламом и пустыми картонными коробками лестнице они проникли на чердак, где засиделись за полночь, попивая красное винцо. Обо многом успели договориться…

5

Серго дозвонился Благовестову и долго, косясь бешеным глазом на Плахову, выклянчивал хотя бы десятиминутную аудиенцию. Старик недужил, был не в духе, в оскорбительных тонах растолковывал Сергею Петровичу, что поздние деловые визиты дурно влияют на печень, а это, как полезно знать всем, и особенно таким молодым и прытким, как Серго, драгоценный, мощный фильтр, поддерживающий жизнеспособность крови.

Плахову на ночь запер в своем кабинете. Уходя, предупредил:

— Не делай глупостей. Может, и поживешь еще недельку-две.

Плахова ответила:

— О себе подумай, Сережа. Замахиваешься не по плечу.

По дороге к Елизару, хотя время поджимало, завернул домой. У подъезда на лавочке прохлаждались двое боевиков. Завидя хозяина, подчеркнуто вытянулись во фрунт. Серго знал обоих, недавно принял на работу: оба из спецназа, сопляки безмозглые, Пятаков легко их переманил.

— Докладывайте! — хмуро приказал Серго. Старший смущенно пробубнил:

— Мы здесь всего полчаса, Сергей Петрович. До этого Ванька-Хлыст дежурил. Он в больнице. Дверь починили кое-как.

Ничего больше не спрашивая, Серго маханул лифтом на свой шестой этаж. Обитая кожей, обугленная по краям, дверь производила впечатление беды. Сергей Петрович позвонил. Наташа, разглядев его в глазок, отворила и с криком кинулась на грудь. Он втащил жену в квартиру, грубо отпихнул.

— Ну?!

— Сережа, миленький! Что это такое? Где Данюшка?!

Говорить с ней было не о чем. Прошагал через гостиную в спальню к девочкам. Там все было в порядке. Дорогие крохи безмятежно посапывали в кроватках, каждая со своей куклой. Наташа как вцепилась в локоть, так и не отпускала, уволоклась за ним в кабинет.

— Сядь! — Он ткнул пальцем в кресло, для убедительности слегка поддал коленом под пышный зад. — Возьми себя в руки! С Данькой ничего не случится. Завтра привезу.

Отомкнул сейф, замаскированный в стене под картиной Пигаля «Сумерки на Гавайях», достал из потайной ниши кобуру с американским полицейским «бульдогом». Скинул пиджак и, матерясь, не справляясь с застежками, приладил пистолет под мышку.

— Сережа! — охнула жена из кресла.

— Коньяк! Лимон! — рявкнул Серго. Жена вихрем унеслась на кухню, Сергей Петрович уселся за свой любимый, с мраморной столешницей, стол и закурил. Еще раз прокрутил в голове все детали. Да, выхода не было, придется рискнуть головушкой, а так не хотелось. Долгие, благополучные годы все-таки чуток размягчили нутро. Уже привык чужими руками загребать жар, да и всегда чурался черной работы. Что ж, Бог не выдаст, свинья не съест. Ставка слишком высокая, блефовать нельзя.

Наташа вернулась с подносом, на котором янтарный графинчик и порезанный на блюдечке лимон. Серго поднес рюмку к глазам, понюхал и смачно швырнул об стену.

— Стакан, дура!

Через мгновение подала граненый стакан, счастливое напоминание о бесшабашной юности. Серго выпил ровно сто пятьдесят граммов тремя глотками, как после парилки. Стиснул зубами хрусткую лимонную дольку.

— Ладно, не хнычь, плакса! Умела рожать, умей и спасать.

— Сережа, ну как же так! Кому мы причинили зло?

— Вот об этом лучше не думай. Я отлучусь часика на два. Постарайся уснуть. Сегодня никто не потревожит.

— Сережа, зачем тебе пистолет?

— Воробьев стрелять.

В прихожей у Елизара его сноровисто обшарил дюжий молодчик в форменной, пошитой на английский манер ливрее. Отобрал пукалку. Серго про себя усмехнулся: блажит старый дуралей, обряжает своих людишек в маскарад.

Благовестов принял его по-домашнему. Лежал на диване в синем персидском халате, обложенный подушками, молоденькая девушка, по виду скорее одалиска, чем медицинский работник, измеряла ему давление. На свой сатанинский латунный череп Благовестов напялил какой-то белый тюрбан. Гостиная была освещена настенными бра, верхний свет выключен. В полуночный час Елизар Суренович не счел нужным изображать приветливого хозяина. Небрежно махнул рукой: дескать, располагайся, раз пришел. Пробурчал:

— Незваный гость хуже татарина. Не знаешь, Серго, откуда взялась такая поговорка?

— Надо полагать, после татаро-монгольского ига придумали.

— Надо же. А мне и невдомек. Я думал, это потому, что татары очень злые. Дерутся страшно и все ножиком, ножиком сапожным норовят брюхо вспороть. Никогда не связывайся с татарами, Серго, мой тебе совет. Обязательно зарежут.

Девушка упаковала прибор, чмокнула старика в щеку. — Папуся, у тебя давление сегодня, как у марафонца.

— Брысь отсюда, цыпленок. Да вот, принеси нам с татарином чего-нибудь вкусненького.

— Чего, папулечка?

— Пожалуй, водочки по глоточку можно выпить, раз давление позволяет. Ты как, Серго?

— Спасибо, выпью.

— И холодечику прихвати, того, вчерашнего, душистого. Ты как, Серго, будешь холодец кушать?

— Спасибо, буду.

Сергей Петрович понимал, что владыка в любую секунду может его вытурить, потому, как только девица упорхнула, сразу приступил к делу. Пожаловался, что похитили сына и сделал это не кто иной, как Крест. В целях вымогательства. Требует откупного — двадцать тысяч «зеленых». Сумма, конечно, небольшая, но важен принцип. Сегодня оборзевший Алешка замахнулся на Серго, а завтра… Этого нельзя позволять.